Крушение России. 1917

Михаил и Родзянко вернулись в кабинет Госсекретаря, где великому князю были предложены еще более смелые политические планы: «По возобновлении с ним совещания члены Государственной думы Савич и Дмитрюков указали великому князю, что течение событий требует отстранения от власти императора Николая ГГ и необходимости принятия на себя регентства великим князем Михаилом Александровичем. На что великий князь ответил, что без согласия Государя он этого сделать не может». Однако оставался он при таком мнении недолго. «Около 9 часов вечера великий князь Михаил Александрович изъявил согласие на предложение, сделанное ему делегацией от Государственной думы, принять на себя власть в том случае, если по ходу событий это окажется совершенно неизбежным»[1913]. Цепочка предательств потянулась дальше…

Стали составлять телеграмму императору. Писали сам Михаил Александрович, Голицын, Родзянко, Крыжановский и Беляев. Расстались в десятом часу. Глобачеву его осведомители из Мариинского дворца донесли, что «великий князь Михаил Александрович… уезжая, очень сердечно пожимал руку Родзянко, о чем-то беседуя, и был в прекрасном настроении духа»[1914]. В таком настроении Михаил Александрович вместе с Беляевым направился в дом военного министра, чтобы передать телеграмму по прямому проводу Алексееву.

В 22.30 лента поползла из аппарата Юза в Ставке: «Прошу доложить от моего имени Государю Императору нижеследующее: для немедленного успокоения принявшего крупные размеры движения, по моему глубокому убеждению, необходимо увольнение всего состава Совета министров, что подтвердил мне и князь Голицын. В случае увольнения кабинета необходимо одновременно назначить заместителя. При теперешних условиях полагаю единственно остановить выбор на лице, облеченном доверием Вашего Императорского Величества и пользующемся уважением в широких слоях… Со своей стороны полагаю, что таким лицом в настоящий момент мог бы быть князь Львов». Ответ Алексеева был лапидарен: «Сейчас доложу Его Императорскому Величеству телеграмму Вашего Императорского Высочества. Завтра Государь Император выезжает в Царское село». Михаил продиктовал: «Я буду ожидать Ваш ответ в доме военного министра и прошу Вас передать его по прямому проводу. Вместе с тем, прошу доложить Его Императорскому Величеству, что, по моему убеждению, приезд Государя Императора в Царское Село, может быть, желательно отложить на несколько дней»[1915]. Брат царя активно играл на стороне ВКГД. Ждали ответа. Он придет через 40 минут.

Думские деятели вернулись из Мариинского дворца в Таврический. «В 9—10 часов вечера мы ехали обратно через революционный город, — свидетельствовал Некрасов. — Зон уже не существовало. Сплошная революционная волна все залила. Вооруженные автомобили много раз задерживали и спрашивали пропуск. Временами удовлетворялись, а временами уже имя Родзянко встречалось неодобрительно… всюду горели участки. Картина была вполне ясна»[1916]. Пересекли Троицкий мост, и у Летнего сада обнаружили лихорадочное оживление. Навстречу и в попутном направлении мчались легковые автомобили и грузовики, в которых сидели, стояли, свешивались солдаты, рабочие, женщины. Все размахивали руками, что-то кричали. Винтовки наперевес — стрельба открывалась по поводу и без повода. Выехали на Литейный. Слева горело здание Окружного суда. Пламя пожара освещало огромную толпу, глазевшую на безуспешные попытки пожарных справиться с огнем. У Сергиевской улицы — пушки, нацелившие дула во все направления, за ними в беспорядке разбросаны ящики от снарядов. На углу Шпалерной и Таврического сада стоял автомобиль с пулеметом — первый организованный вооруженный патруль. Но и за ним пестрая толпа не убывала, толклась на тротуарах и мостовой. У самого Таврического дворца — огромное скопление солдат и автомобилей. В машины усаживались люди, грузились какие-то припасы, оружие, в каждой сидели дамы революционного поведения. Все приказывали, но никто не спешил повиноваться. Было от чего прийти не только в восторг, но и в ужас. Неорганизованные толпы были бы беспомощны перед лицом одной боеспособной и лояльной царю дивизии. Ее не было, но никто из революционеров по призванию или по неволе об этом еще не знал.

У входа в здание Госдумы — давка. Часовые не выдерживали напора людской массы, которая прорывалась во дворец. С момента частного совещания Думы Таврический дворец претерпел разительные перемены.