Крушение России. 1917

Весьма примечательно, что в то время, как Алексеев давал эти указания, на имя Николая II поступила телеграмма от командующего Северным фронтом генерала Рузского, который указывал на необходимость принятия «срочных мер» для успокоения населения и предупреждал, что «ныне армия заключает в своих рядах представителей всех классов, профессий и убеждений, почему она не может не отразить в себе настроений страны… Позволяю себе думать, что при существующих условиях меры репрессий могут скорее обострить положение, чем дать необходимое длительное умиротворение»[1975]. Ожидать от Рузского точного выполнения приказа было сложно.

Но, напомню, в 22.30 в переписку с Алексеевым из дома военного министра вступил великий князь Михаил Александрович, умолявший о новом правительстве во главе с князем Львовым и предостерегавший против поездки в Царское Село. А в 22.45 отчаянная телеграмма от премьера Голицына, умолявшего об отставке всего кабинета. С полученными телеграммами Алексеев пошел к царю. Даже если предположить, что начальник штаба проигнорировал просьбы Лукомского и Воейкова обсудить опасность отъезда в Царское, Алексеев не мог этого избежать, докладывая телеграммы от Михаила. Как не мог избежать и обсуждения — в очередной раз — темы передачи власти новому правительству.

По возвращении от царя Алексеев телеграфировал великому князю: «Государь Император повелел мне от его имени благодарить Ваше Императорское Высочество и доложить Вам следующее. Первое. Ввиду чрезвычайных обстоятельств Государь Император не считает возможным отложить свой отъезд и выезжает завтра в два с половиной часа дня. Второе, все мероприятия, касающиеся перемен в личном составе, Его Императорское Величество отлагает до времени своего приезда в Царское Село. Третье. Завтра отправляется в Петроград генерал-адъютант Иванов в качестве главнокомандующего Петроградского округа, имея с собой надежный батальон. Четвертое. С завтрашнего числа с Северного и Западного фронтов начнут отправляться в Петроград, из наиболее надежных частей, четыре пехотных и четыре кавалерийских полка». Закончив излагать ответ императора, Алексеев не удержался от примечательной личной приписки: «Позвольте закончить личной просьбою о том, чтобы высказанные Вашим Императорским Высочеством мысли в предшествовавшем сообщении Вы изволили настойчиво поддержать при личных докладах Его Императорскому Величеству — как относительно замены современных деятелей Совета министров, так и относительно способа выбора нового Совета, и да поможет Вашему Императорскому Высочеству Господь Бог в этом важном деле».

Михаил ответил, что из-за возвращения в Царское Село может быть потеряно драгоценное время, и закончил словами: «Благодарю Вас, Михаил Васильевич, за принятый на себя труд. Желаю Вам полного успеха». Алексеев отозвался: «Завтра при утреннем докладе еще раз доложу Его Императорскому Величеству желательность принять теперь же некоторые меры»[1976]. Итак, Алексеев полностью стоял на поддержке позиции Временного комитета, которую транслировал ему брат императора. А может быть, и регент…

В поведении генерала Алексеева в эти часы видна сильная двойственность: он еще не осмеливается прямо ослушаться императора, но мыслями и душой — с возглавившим революционный процесс ВКГД. Эта двойственность исчезнет после отъезда императора из Ставки. Алексеев твердо займет одну из сторон. И именно это решит исход переворота.

«Увы, после этой неудачной попытки помочь делу я собирался уехать обратно в Гатчину, но выехать нельзя было, шла сильная стрельба, пулеметная, также и ручные гранаты взрывались»[1977], — запишет в дневник Михаил Александрович. Еще на несколько часов он застрянет у Беляева. А Алексеев приготовился к отходу ко сну, с которым, однако, пришлось подождать.

Император отдал приказ немедленно готовить поезда к отъезду.

Множество современников и историков полагали, что тем самым Николай II допустил самую фатальную ошибку в своей жизни. В критический момент жизни государства чувства любящего отца и мужа взяли в нем верх над чувством монаршего долга, которое требовало от него оставаться в Ставке верховного главнокомандования, чтобы лично руководить подавлением бунта в Петрограде. Вместо этого он отрывался от верных частей и с горсткой генералов свиты оказывался в поезде на пути в неизвестность. Последующие события только доказали, насколько самоубийственным было решение ехать в Царское.