Крушение России. 1917

С 1 марта Совет формально заседал как собрание не только рабочих, но и солдатских депутатов. Впрочем, «заседал» — это не то слово. «Черно-серая, рабоче-солдатская масса шумит, волнуется и столпотворит в моей памяти не среди стен, не под крышей, а в каком-то бесстенном пространстве, непосредственно сливаясь с непрерывно митингующими толпами петроградских улиц, — напишет Федор Степун. — В этих туманных, призрачных просторах перед моими глазами плывет покрытый красным сукном стол президиума и неподалеку от него обитая чем-то красным кафедра. С этой кафедры, в клубящихся испарениях своих непомерных страстей и иступлений, сменяя один другого, ночи и дни напролет говорят, кричат и чрезмерно жестикулируют давно охрипшие ораторы. Жара, как в бане, духота, нагота: во всех речах оголенные лозунги, оголенные страсти. А в толпе на стульях и скамьях безвольная разомкнутость душ и тел, которых мучает, гнетет и вгоняет в сонную одурь предельное изнеможение»[2140]. В такой обстановке рождался Приказ № 1.

Первоначально 20–25 депутатов от солдат заявились во Временный комитет, где их встретил Энгельгардт. «Они единодушно заявили, что солдаты утратили доверие к офицерам, которые с первых минут революции покинули их и заняли неопределенную выжидательную позицию. Ввиду этого пославшие их части требуют издания правил об избрании офицеров, предоставления солдатам контроля над всеми хозяйственно-операционными частями и установления новых взаимоотношений между начальниками и нижними чинами. Я поспешил сообщить об этом Родзянко и Гучкову Они самым категорическим образом протестовали против издания чего-либо подобного и поручили мне так или иначе спровадить прибывшую депутацию, успокоив ее заявлением, что в ближайшем будущем будет создана особая комиссия». Спровадил. Но вскоре явился развязного вида солдат, предложивший выработать новые правила воинской дисциплины совместно с Советом. Энгельгардт возразил, что ВКГД считал опубликование таких правил недопустимым. «Тем лучше, — ответил он мне, — сами напишем»[2141].

Естественно, что на первом общем собрании Совета с делегатами от воинских частей «солдатский» вопрос оказался центральным. На ораторской трибуне, то есть на столе, рядом с героически простоявшим там весь день председательствующим Соколовым сменяли друг друга люди в шинелях. Заседание накалилось до предела, нагнетаемое слухами о якобы планируемом разоружении солдат, попытках загнать их в казармы, об угрожающем поведении офицеров, группировавшихся вокруг военной комиссии Временного комитета. Солдатские ораторы доводили друг друга до состояния транса, социал-демократы вспоминали о Тьере о Кавеньяке, с помощью армии топивших в крови французские революции.

Известно, что Приказ вышел из-под пера Соколова. И внешне это действительно выглядело так. За столом сидел Соколов — плешь во всю голову, густая черная борода, приземистая фигура, рубашка с широким и открытым воротником. Его со всех сторон облепили сидевшие, стоявшие, наваливавшиеся солдаты и не то диктовали, не то подсказывали, что писать. Сам же Соколов от своего авторства категорически отказывался. Вот что он вскоре поведает Александру Бенуа. Солдатские депутаты сами написали обращение, которое сочли нескладным и искали кого-нибудь, кто предаст ему внушительный вид. «Тут кто-то и указал на Соколова, и не успел Николай Дмитриевич опомниться, как добрые руки его подхватили и через густую волнующуюся толпу пронесли до стола и усадили его с требованием, чтобы он просмотрел целый ряд составленных вариантов… Выбрал он тот вариант, который показался ему наименее обидным или опасным, и этот вариант и был превращен в «приказ» и обнародован… Сам Соколов не только не гордился своим авторством «Приказа № 1», но и каждый раз, когда при нем заходила о том речь, решительно от такого авторства отказывался»[2142]. И не без оснований.

По убеждению военных экспертов, Приказ № 1 «был как бы клином, вбитым в тело армии, после чего она раскололась на две части и стала быстро разлагаться»[2143]. В нем говорилось о выборах ротных, батальонных и прочих комитетов, о выборах представителей солдат в Советы и подчинении приказам военной комиссии Государственной думы только в тех случаях, когда они не противоречат постановлениям Совета. Приказ фактически изымал все оружие в армии из ведения ее командного состава и передавал в распоряжение ротных и батальонных комитетов, отменял вставание во фронт и отдание чести вне строя, титулование командного состава благородиями, запрещал обращение на «ты» и устанавливал контроль солдатских комитетов над офицерами. Приказ, изданный по гарнизону Петроградского округа и моментально утвержденный Советом, был истолкован как применимый ко всем вооруженным силам — на фронте и в тылу. Власть правительства и офицерского корпуса над войсками в одночасье исчезла.

Удивительно, но в принятии Приказа № 1 никакой роли не сыграл Исполнительный комитет Совета. Он весь тот день непрерывно заседал, рассматривая, как ему представлялось, куда более важный вопрос.