Крушение России. 1917

Ответил Шульгин. Гучков все время молчал и как в вагоне, так и, идя до императорского поезда, держал голову низко опущенною.

— В Петрограде творится что-то невообразимое, — говорил, волнуясь, Шульгин. — Мы находимся всецело в их руках, и нас, наверно, арестуют, когда мы вернемся»[2326].

Депутаты спустились из вагона. «По выходе из вагонов нам пришлось сделать несколько шагов до императорского поезда, — напишет Шульгин. — Мне кажется, я не волновался. Я дошел до того предела утомления и нервного напряжения одновременно, когда уже ничто, кажется, не может ни удивить, ни показаться невозможным. Мне было только все-таки немного неловко, что я явился к царю в пиджаке, грязный, немытый, четыре дня не бритый, с лицом каторжника, выпущенного из только что сожженных тюрем»[2327]. Гучков утверждал, что хотел сначала повидать (очень хорошо ему известного) «генерала Рузского для того, чтобы немножко ознакомиться с настроением, которое господствовало в Пскове, узнать, какого рода аргументацию следовало успешнее применить, но полковник очень настойчиво передал желание Государя, чтобы я непосредственно прошел к нему»[2328]. Депутаты направились прямиком в императорский поезд, что не на шутку встревожило Рузского, который, как мы знаем, приказал сначала вести их к себе, чтобы провести инструктаж до того, как они встретятся с императором и его свитой.

«Генерал Рузский и я, думая, что приехавшие согласно переданной им просьбе зайдут предварительно к нам, стали поджидать депутатов в вагоне главнокомандующего. Но прошло несколько минут, и никто не появлялся. Я вышел тогда на платформу узнать, в чем дело, и издали увидел в темноте прихрамывающую фигуру Гучкова в теплой шапке и пальто с барашковым воротником; рядом с ним шел Шульгин. Оба они были окружены, словно конвоем, несколькими железнодорожниками, вышедшими по обязанности службы встречать столичных гостей; впереди двигавшейся к царскому поезду группы шел дежурный флигель-адъютант, кажется, полковник Мордвинов или герцог Лейхтенбергский»[2329]. Рузский и Данилов бросились к императорскому поезду.

Мордвинов, в действительности возглавлявший процессию, вспоминал:

«— Что же вы теперь думаете делать, с каким поручением приехали, на что надеетесь? — спросил я шедшего рядом Шульгина. Он с какой-то смутившей меня то ли неопределенностью, то ли безнадежностью от собственного бессилия и как-то тоскливо и смущенно понизив голос, почти шепотом сказал:

— Знаете, мы надеемся только на то, что, быть может, Государь нам поможет…

— В чем поможет? — вырвалось у меня, но получить ответа я не успел. Мы уже стояли на площадке вагона-столовой и Гучков и Шульгин уже нервно снимали свои шубы. Их сейчас же провел скороход в салон, где назначен был прием и где находился уже граф Фредерикс. Бедный старик, волнуясь за свою семью, спросил, здороваясь, Гучкова, что делается в Петрограде, и тот «успокоил» его самым жестоким образом:

— В Петрограде стало спокойнее, граф, но ваш дом на Почтамтской совершенно разгромлен, а что стало с вашей семьей — неизвестно»[2330].

Шульгин обратил внимание: «Это был большой вагон-гостиная. Зеленый шелк по стенкам… Несколько столов… Старый, худой, высокий, желтовато-седой генерал с аксельбантами… Это был барон Фредерикс…

— Государь Император сейчас выйдет… Его Величество в другом вагоне.

Стало еще безотрадостнее и тяжелее.

В дверях появился Государь… Он был в серой черкеске… Я не ожидал увидеть его таким… Лицо? Оно было спокойно… Мы поклонились. Государь поздоровался с нами, подав руку. Движение это было скорее дружелюбно…

— А Николай Владимирович?

Кто-то сказал, что генерал Рузский просил доложить, что он немного опоздает.

— Так мы начнем без него.

Жестом Государь пригласил нас сесть… Государь занял место по одну сторону маленького четырехугольного столика, придвинутого к зеленой шелковой стене. По другую сторону столика сел Гучков. Я — рядом с Гучковым, наискось от Государя. Напротив царя был барон Фредерикс»[2331].

В вагон ворвался главкосев, столкнувшийся с Мордвиновым: «Рузский был очень раздражен и, предупреждая мой вопрос, обращаясь в пространство, с нервной резкостью начал совершенно по-начальнически кому-то выговаривать:

— Всегда будет путаница, когда не выполняют приказаний. Ведь было ясно сказано направить депутацию раньше ко мне. Отчего этого не сделали, вечно не слушаются…