Крутой сюжет 1994, № 01

Несомненно, случившееся можно было назвать неким прорывом. Во всяком случае, мои ощущения были схожи с теми, что я испытал во время болезни, когда мне явилась бабушка. Промежуток между этими событиями составлял около десяти лет, но я бы не стал утверждать, что между двумя «окнами» не существовало ни единого просвета. Все это время во мне происходили изменения.

Во-первых, выяснилось, что я не просто хорошо координирован, но координирован потрясающе, как выразился тренер по фехтованию — мой первый наставник в моем первом спортивном увлечении. А ведь раньше я не мог похвастаться ловкостью. Да и откуда ей взяться, ведь двигательные навыки закладываются у человека в возрасте лет до восьми, а я был тихим, робким, малоподвижным, «книжным», «домашним» с тех пор, как себя помнил. И вот в пятнадцать лет неожиданные проявления — молниеносной реакции, ловкости, быстроты. Словно меня в трехлетием возрасте отдали в секцию акробатики или спортивных игр.

Во-вторых, у меня «прорезались» способности к точным наукам, особенно к математике. Раньше я одинаково хорошо успевал по всем предметам, что называется звезд с неба не хватал, но и троек тоже, а предпочтение отдавал тем наукам, которые принято называть гуманитарными. Но придя после каникул в восьмой класс, я поразил преподавательницу математики, к концу учебного года занял первое место в областной олимпиаде, а в девятом классе уже участвовал в республиканской. После окончания школы я поступил на мехмат университета, который закончил без «красного» диплома и не остался в аспирантуре только потому, что уже тогда старался избегать суеты.

Смысл своего существования я видел не в достижении видимого успеха. В конце концов, самой рациональной можно было тогда считать карьеру нашего соседа по площадке, шофера, возившего какого-то начальника, а в свободное время (которого у него было предостаточно) занимавшегося частным извозом и обретшего таким образом гараж с новенькими «Жигулями», просторный коттедж за городом, мебельные гарнитуры, видеотехнику и прочее.

Однако меня тоже можно было назвать существом алчущим, только в другом смысле, ибо я возжелал выведать (сколь наивно романтичен я все же был в ту пору) через своего нам-шэ сокровенные тайны боевого искусства тибетских лам. У здешних «учителей», в большинстве своем просто ловких шарлатанов, мне давно нечему было учиться. Хотя, этого человека в монашеской одежде с желтой накидкой, следовало называть не шифу, как зовут мастеров-наставников китайцы, а скорее чой-гэргэном — так по-тибетски называется учитель, помогающий монаху на дому изучать цан-нид, «истинное свойство», буддийское вероучение и культовую практику.

* * *

С Рындиным я познакомился летом. Он занимался переводами с английского, поставляя фирме «Оникс» детективы, которые Гладышев исправно печатал и очень выгодно продавал.

Рындин был узкоплечим, сутуловатым, с небольшим брюшком, вечно лохматым, небритым, хмурым. Мне казалось, он должен был носить очки — они просто напрашивались в виде неотъемлемой детали, но, как выяснилось, зрение у Рындина было нормальным. От него частенько попахивало спиртным, когда я встречал его в офисе Гладышева, а встречал я его не реже раза в неделю. Вообще-то основное время он проводил у Канунникова, изможденного плешивого мужчины неопределенного возраста, служившего в «Ониксе» редактором. Из кабинета Канунникова во время визитов Рындина обычно доносились громкие крики, в иной тональности они не общались.

Вообще отношения Рындина с «Ониксом» поддерживались на грани скандала, а в конце августа он учинил в кабинете Гладышева то, что на казенном языке принято называть дебошем. Глуповатая Света, секретарша Гладышева, выбежала из приемной с испуганным выражением лица и позвала охранника-омоновца Володю, постоянно дежурившего у входа. Я как раз беседовал с Володей, ожидая, когда понадоблюсь Гладышеву.

— Там… шеф зовет. Надо… вывести Рындина — рывками выдавила из себя Света.

Когда мы с Володей вбежали в кабинет шефа, Рындин функционировал вовсю. Он обличал, срывал маски, уничтожал.

— Ты просто шакал, разъевшийся до размеров борова, — громко говорил он, выбрасывая в направлении внешне невозмутимого Гладышева, восседавшего на своем месте, указующий перст. — Зря возомнил ты себя благородным хищником. Это такое же проявление паранойи, как и то, что ты считаешь себя писателем. Создатель низкопошибных детективов…

Тут жестикулирующий, мечущийся Рындин повернул голову в нашу с Володей сторону и осекся на мгновенье. Вслед за этим он опять обратился к Гладышеву:

— Экая ты все же дешевка! Опричников, видите ли кликнул, Ивана Грозного из себя корчишь, параноик. Ты — мелкий торговец в храме…

— Вы нехорошо выглядите, сэр. Вы просто смешно выглядите. Самое главное, что вы никому ничего не докажете.

Это сказал я. Если бы я произнес это по-русски, реакция Рындина была бы, что называется, нулевой. А тут он дернулся, услышав полуродной для него английский, быстро обернулся ко мне, даже протрезвел на несколько секунд.

— Что?! — ошарашенно спросил он.