Крутые горки XXI века: Постмодернизация и проблемы России

В эпоху барокко производство религиозных грез церковь поставила «на конвейер». Тридентский собор утвердил целую программу католической пропаганды, которая должна была пронизывать собой всю Европу. Это был своеобразный ответ протестантизму. Католическая церковь, несмотря на свои известные всем грехи, сумела отстоять большую часть европейского пространства от наступления реформации, поскольку дала массам величественный живописный образ, пробуждающий уверенность в конечном торжестве распятого Христа. А протестантизм в это время всего лишь предлагал верующим читать Библию, петь псалмы и слушать религиозные проповеди [Маккенни 2004: 241-272].

Турист, путешествующий сегодня по католическим странам, может даже в глухой польской деревушке обнаружить вдруг деревянную скульптуру эпохи барокко, сделанную местным резчиком, — примитивную, угловатую, неумелую, но четко отражающую цели, поставленные перед Церковью Римским престолом. Художественная пропаганда католичества, осуществлявшаяся в XVII веке с помощью тысяч резных деревянных статуй святых и апостолов, была примерно тем же, что Ленин требовал от кино для пропаганды социализма

XX столетия.

Роман для переустройства мира

Успех массовой пропаганды, развернутой в эпоху контрреформации, не подлежит сомнению, но через некоторое время «слово», проигравшее «образу» битву за души верующих, смогло отыграться. Произошло это потому, что в жизни европейцев случилось два фундаментальных изменения.

Во-первых, эпоха Просвещения стимулировала процесс секуляризации. Люди стали меньше верить, реже ходить в церковь, реже соблюдать ритуалы и реже следовать традициям, важным для всякого истинного христианина [Шартье 2001: 105-123]. Соответственно, они перестали регулярно подвергаться воздействию религиозных художественных образов, находившихся в храмах.

Более того, сами художники перестали быть людьми глубоко религиозными. Они стремились, скорее, развлечь публику, чем обратить ее в истинную веру. Их произведения стали игривыми и фривольными, то есть неспособными пробуждать высокое чувство любви к Господу. В интерьерах храмов XVIII века вдруг перевелись грозные каменные пророки и величественные мраморные апостолы. Вместо них появились игривые пухленькие купидончики и даже дамы, демонстрирующие свои изящные обнаженные ножки, отвлекающие прихожанина от божественных мыслей в самый напряженный момент мессы.

Во-вторых, в Европе постепенно возросло число грамотных людей. Эта перемена была связана и с урбанизацией, и с просвещением, и даже с деятельностью самой церкви, которая все больше заботилась об образовании паствы. Грамотность дала простому человеку возможность читать разнообразные книги и получать значительно более подробную информацию на религиозные и антирелигиозные темы в сравнении с информацией, которую можно было «считать» с церковной фрески. Грамотный человек стал объектом светской пропаганды — сначала просвещенческой, а затем националистической и социалистической.

В такой ситуации воздействие на человека живописи и скульптуры как массовой культуры стало быстро уменьшаться, но, соответственно, возрастала роль романа, который по-своему выражал чувства и захватывал умы широких слоев просвещенного населения XIX века.

Художники и скульпторы в этих условиях не стали менее талантливы, чем их предшественники времен ренессанса и барокко. А интерес ценителей искусства к живописи романтизма не стал меньше, чем интерес их отцов и дедов к искусству предшествующих эпох. Однако по объективным причинам значение изобразительного искусства как средства массового воздействия на умы простолюдинов постепенно сошло на нет. Мастера все чаще работали не только для храмов, но и по частным заказам ценителей, украшая дворцовые интерьеры, где их творения были доступны не массовому зрителю, не простому горожанину, за симпатии которого раньше боролись идеологи католичества и протестантизма, а лишь аристократии или буржуазии.

Художественная литература, напротив, стала идейным оружием, воздействующим сначала на сотни тысяч, а затем и на миллионы грамотных разночинцев из разных европейских стран. Фридрих Шиллер пробуждал у читателя любовь к свободе. Александр Дюма рисовал образы благородных героев, способных со шпагой в руках наказывать подлецов и спасать красавиц. Воздействие властителей дум будоражило европейцев. А по мере того как осуществлялась модернизация Латинской Америки и Азии, художественная литература превратилась в революционное оружие национально-освободительной борьбы.

Если в XV столетии поэмы представляли собой развлечение аристократии, а живопись — форму общения сильных мира сего с народной массой, то в XIX веке все поменялось. Аристократы развлекались, заказывая за большие деньги портреты у модных художников, тогда как властители дум выходили к народным массам с пронзительными романами, рассказывающими об отверженных, об униженных и оскорбленных, а также о том, что сложившееся положение дел невозможно больше терпеть.