В-третьих, Аттали, ошибочно считая рынок всесильным, не обращает, как ни странно, никакого внимания на то, чем тот действительно силен. В описанной выше концепции все страховые компании как будто действуют по единому плану, спущенному откуда-то сверху. На самом же деле они конкурируют между собой. И компании, предлагающие своим клиентам тиранические условия, скорее всего, обанкротятся первыми. Люди предпочтут платить взносы тем структурам, которые оптимальным образом сочетают страхование с уважением к личности клиента. Возможно, с точки зрения рыночного фундаментализма такие толерантные компании будут менее эффективными, однако на практике, а не в теории, выживут именно подобные структуры.
И, наконец, в-четвертых, Аттали, похоже, смешивает либералов, стремящихся к свободному рынку, с анархистами. Либералы (или, согласно американской терминологии, либертарианцы) обычно являются сторонниками сильного демократического государства, но хотят сделать его маленьким [Боуз 2004: 18-22]. Они предлагают государству сосредоточиться на выполнении таких важных функций, как гарантирование свобод, личной безопасности человека, прав собственности, выполнения контрактов, конкуренции, тогда как анархисты отрицают государство вообще. Аттали пишет: «Победа рынка над демократией создаст беспрецедентную ситуацию: рынок без государства. Все теоретики сходятся во мнении, что основными чертами такого рынка будут образование картелей, неполное использование производственных мощностей, финансовые спекуляции, безработица, непроизводительный расход природных ресурсов, расцвет теневой экономики и власть криминальных авторитетов. Так было в Китае в 1912 году, в Сомали — в 1990 году, в Афганистане — в 2002 году и в Ираке — в 2006 году» [Аттали 2014: 200]. Однако в реальности все эти «модели» возникли в результате анархии, то есть распада государства, обессиленного внутренними конфликтами, а вовсе не из-за победы сторонников рынка. Не только либералы, но даже редкие ныне теоретики анархизма не считают своим идеалом Ирак или Афганистан.
Таким образом, вряд ли концепцию Аттали стоит рассматривать в качестве «истории будущего». Интереснее обратить внимание на книгу «Конец истории и последний человек» Фукуямы, которая широко обсуждалась в последнее десятилетие XX столетия.
Заявляя о конце истории, американский исследователь эпатировал публику и получил соответствующий результат. С одной стороны, его книга (первоначально существовавшая в виде журнальной статьи) стала бестселлером и привлекла огромное внимание. С другой — подавляющее большинство комментаторов (в частности, среди россиян), по всей видимости, ее даже не открывало. Фукуяму стали ругать за то, что он, мол, предвещал конец истории, тогда как в мире происходят все новые и новые события, а значит, история продолжается.
Те, кто прочел книгу, критиковали, как правило, более точно, но все же далеко не всегда по существу. Они обнаружили, что Фукуяма говорил не о конце истории в буквальном смысле, а лишь о том, что прекращается идейная эволюция человечества. В мире постепенно утверждаются демократия и народный суверенитет, а разного рода недемократические системы — тирания ренессансных правителей, сословно-представительная монархия, просвещенный абсолютизм, авторитарное правление фашистского типа и т. д.—уходят в прошлое. «Мы не можем себе представить мир, — писал Фукуяма, — отличный от нашего по существу и в то же самое время—лучше нашего. Другие века, менее склонные к рефлексии, тоже считали себя лучшими, но мы пришли к такому заключению, исчерпав возможности, исследовав альтернативы, которые, как мы чувствовали, должны были быть лучше либеральной демократии» [Фукуяма 2004а: 91].
Критики данного положения сочли, что автор идеализирует демократию, и стали демонстрировать, как много в нашем мире сохраняется разного рода бед, не решенных демократическими властями. С подобной критикой, казалось бы, можно согласиться. Наш мир действительно далеко не идеален. Наличие множества трудностей очевидно. Спорить здесь не о чем.
Фукуяма говорил о другом. О том, что, даже сознавая все несовершенство мира, мы не можем предложить для улучшения положения дел никакой иной политической системы, кроме демократической. Причем речь идет не о предложениях отдельных мыслителей (всегда есть люди, готовые оспорить сложившиеся мнения), а об устоявшихся в обществе представлениях, декларируемых представителями политических элит, стоящими у власти.
Американский исследователь обратил внимание на то, что последним человеком, уверенно обосновывавшим антидемократическое устройство общества, был нацист Адольф Гитлер. Его проект, предполагавший авторитарное правление, доминирование одной расы и физическое уничтожение «неполноценных», потерпел крах. С тех пор никто из серьезных политиков и ученых ничего подобного не предлагает.