Поэтому общество, пытающееся ограничить число разнообразных человеческих связей, исключив такие непонятные ему вещи, как общение с иностранцами, ношение хиджаба или гомосексуализм, не направляет человека на путь истинный, а выталкивает его вовне. В тот мир, где подобных ограничений не существует. И если излишне консервативное общество вытолкнет за свои пределы слишком большое число непонятых им людей, оно неизбежно начнет деградировать.
КАК БУДЕТ ЖИТЬ ПОКОЛЕНИЕ ГЕЙМЕРОВ
Одна из проблем начала XXI века — падающий интерес к серьезным книгам. Молодежь все больше увлекается компьютерными играми и все меньше читает. Многие полагают, будто наметившаяся тенденция ведет к деинтеллектуализации общества. Пессимисты в связи с этим пророчат миру различные катастрофы. Прагматики советуют оттаскивать детей подальше от компьютеров. Но есть, однако, и оптимисты, видящие в массовой «деинтеллектуализации», якобы происходящей сегодня, совершенно иную сторону.
В первой половине 1980-х годов один французский журнал, специализирующийся на медиевистике, провел среди молодых историков и признанных специалистов любопытное исследование. В числе вопросов был такой: «Откуда у вас появился интерес к Средневековью?» Историк Мишель Пастуро отмечает: «.. .среди примерно трехсот опрошенных треть утверждала, что рано пробудившемуся интересу к Средним векам они обязаны “Айвенго”, будь то книга (как правило, в версии для юношества), будь то фильм “Айвенго” режиссера Ричарда Торпа с участием Роберта Тейлора, Джоан Фонтейн и Элизабет Тейлор в главных ролях, который вышел на экраны в 1952 году. Этот голливудский фильм, не особо уважаемый историками кино, имел ошеломительный международный зрительский успех, и, на мой взгляд, это один из лучших когда-либо снятых фильмов, посвященных средневековой эпохе. Пейзажи, замки, костюмы, гербы, декорации и общая атмосфера достоверно отражают историческую реальность или, по крайней мере, тот образ исторической реальности, который соответствует нашим представлениям. И за счет этой достоверности зритель погружается в знакомый и одновременно сказочный мир» [Пастуро 2012: 361-362].
Стоит отметить, что это говорит не популярный писатель или литературный критик, а профессиональный историк, пишущий «скучные» монографии вместо завлекательных романов. Пастуро обратил внимание на чрезвычайно важную вещь: на то, что даже в серьезной науке большое значение имеет эмоциональный аспект. Тинейджер не может сразу же заинтересоваться вопросами экономического развития общества или отдельными аспектами классовой борьбы. Он должен войти в науку через романтику, через любимого героя, которому сопереживает. И в этом смысле именно художественное восприятие истории играет особенно важную роль.
Вышесказанное касается отнюдь не только науки. Молодой человек лишь постепенно созревает до восприятия жизни во всей ее сложности и зачастую трагизме. Сначала он, как правило, героизирует окружающий мир и лишь с возрастом начинает интересоваться прагматической стороной действительности. Поэтому в юные годы свойственно читать одни книги, а в зрелом возрасте — другие. Вряд ли разумно перескакивать в развитии человека через определенные этапы, создавая вместо эмоционального, восторженного юноши «маленького старичка», формирующего свое сознание с помощью тех же самых «материалов», которые использует для работы зрелый профессор.
«В 1950-х годах я каждое лето проводил в маленьком бретонском городке, — пишет Пастуро с явной ностальгией по временам своего детства, — там у меня был приятель, бабушке которого принадлежал местный кинотеатр. Так в восемь лет я по знакомству за одну неделю умудрился посмотреть фильм Ричарда Торпа четыре или пять раз, и он, без сомнения, определил мое будущее призвание. <.. .> Этот путь прошли наши самые выдающиеся историки. Так Жак Ле Гофф рассказал, как в возрасте двенадцати лет открыл для себя среди “обширных лесов, покрывавших большую часть красивейших холмов, лежащих между Шеффилдом и веселым городом Донкастером”, то самое Средневековье, что вышло из-под пера Вальтера Скотта» [Там же: 362].
Сегодня романы Вальтера Скотта, Александра Дюма и прочих авторов, пробуждавших интерес к истории, читают, возможно, меньше, чем раньше. Точное сравнение провести трудно, поскольку в эпоху советского книжного дефицита, литературу, выходящую большими тиражами, скупали часто не для чтения, а лишь для того, чтобы приобщиться к этому дефициту и заполнить книжные полки своей квартиры предметами престижного потребления. Но допустим все же, что читают и впрямь меньше. Какой вывод из этого наблюдения следует сделать?