Откуда бралась прочность человеческих связей крестьянской общины, в которой когда-то жило более 90 % европейцев? От безальтернативности. Человек весь свой век проводил в одной деревне. Работал и отдыхал в одной социальной среде. За кружкой пива обсуждал с земляками события трудового дня, который был для всех общим. Или оценивал достоинства соседок, среди которых только и можно было найти себе жену. Наконец, духовные проблемы решались в одной и той же церкви с одним и тем же священником.
Десятилетия постоянного общения, определяемого местом жительства, формировали крепкие связи. А если кто-то по глупости или амбициозности готов был их разорвать, то вряд ли мог приобрести какие-то иные контакты и оказывался обречен на убогое существование изгоя.
Прочность семьи в такой общине была, как ни цинично это звучит, проблемой экономической. Точнее, проблемой «пенсионного обеспечения». Не завел семью и не родил детей — останешься в старости без куска хлеба. Отсюда — прагматизм родителей при выборе невестки: должна хорошо работать и рожать. А если «по любви» женить — можно остаться без внуков.
В индустриальном обществе ситуация начинает трансформироваться. Человек бросает свою общину и отправляется в город, где попадает в иную, фабричную среду [Канатчиков 1932]. Здесь, в отличие от деревни, может целиком меняться его круг общения, если, скажем, он теряет работу в одном месте и перебирается на другую фабрику или, тем более, в другой город. Здесь круг общения в цеху и в кабаке может оказаться совершенно различным. Здесь исчезает стопроцентный контроль священника за твоей духовной непорочностью, и возникает потенциальная возможность оказаться в принципиально иной среде идейного влияния. Например, в сфере влияния религиозной секты или под воздействием марксистской антикапиталистической агитации. И, наконец, в индустриальном городе качественным образом трансформируется семья. У человека, живущего отдельно от старшего поколения, появляется возможность индивидуального выбора, независимого от позиции родителей.
Связи между людьми, с одной стороны, становятся разнообразнее, а с другой — слабее. Юный рабочий-марксист дистанцируется от консервативных стариков, перестает ходить в церковь и вместо этого появляется на маевках, где находит себе верную соратницу, превращающуюся в спутницу жизни. Десять часов в день он проводит в цеху, где ему не о чем толком перемолвиться с рабочими, осуждающими его вольномыслие. А вечера коротаются в кругу духовно близких людей, на общение с которыми остается не так уж много времени.
Постепенно рабочие вовлекаются в пенсионную систему, и человек утрачивает экономическую необходимость в детях. Теперь можно вообще не заводить семью или сбежать на сторону, если старая семья вдруг надоела.
Жизнь современного человека качественным образом отличается не только от жизни крестьянина далекого прошлого, но и от жизни рабочего индустриальной эпохи. Сегодня существует множество разных пространств для общения, причем определяется это не столько нашими личными желаниями, сколько объективно складывающимися обстоятельствами, которые и «вбивают» в телефонную книжку 350 контактов, а то и более. Элвин Тоффлер назвал современного человека модульным [Тоффлер 1997: 72-92], поскольку с каждым из своих знакомых мы, как правило, состыкуемся лишь одним «модулем», в то время как все остальные наши «модули» к нему отношения не имеют и, соответственно, о большинстве сторон нашей жизни он вообще ничего не знает.
В отличие от типичного человека прошлого мы нынче 11 лет учимся в школе и обзаводимся за это время каким-то числом друзей. Почти наверняка потом мы с ними ни по каким делам не пересечемся. Вероятность трудиться вместе в одном офисе с тем, с кем раньше сидели за партой, крайне мала. Однако контакты остались, и детская дружба нас стимулирует хотя бы изредка встречаться, беседовать, вспоминать прошлое.
Затем — несколько лет университета. Иная среда — иные контакты. Скорее всего, с однокурсниками тоже придется по получении диплома разойтись, хотя в данном случае вероятность иметь общие интересы и даже дела больше, чем в ситуации с одноклассниками. А также больше желание встречаться и что-то обсуждать спустя десятилетия после учебы.
Работа формирует нам новую среду. Здесь множество общих интересов. Контакты наиболее прочные, поскольку сближают не только воспоминания о прошлом, но постоянная потребность успешно выполнять проекты, зарабатывать деньги, судачить о происках коллег и конкурентов, критиковать начальство, а может быть, даже интриговать против него с целью занять высокий пост.
Работа работе рознь. Если вы инженер, менеджер или учитель, то в вашей телефонной книжке будут лишь номера коллег. Но если вы адвокат, врач или журналист, к номерам коллег присоединятся телефоны многочисленных клиентов, пациентов, ньюсмейкеров, с которыми вы так или иначе станете общаться.