Крутые перевалы

— С охотой бы подал заявление, но ведь политически я слабо грамотен. Да и общее образование — не ахти какое, всего четыре класса школы. К тому же, кто за меня может поручиться?

Ян, не перебивая, выслушал, затем опять повторил:

— Такие, как ты, нужны партии. А насчет рекомендаций — это не проблема. Я могу, если хочешь, тебе дать. Не откажется, полагаю, дать и механик нашего судна Хорват. Ведь он тоже коммунист. А третьего — найдем, не беспокойся...

Вскоре действительно у меня уже были поручители — матрос Ян Элен, немногословный, ладно сбитый, очень похожий на борца механик Хорват. Фамилию третьего коммуниста, давшего мне рекомендацию, к сожалению, забыл. Помню только, что это был тоже матрос, бельгиец, активный член партийной организации.

Расскажу, как меня принимали в партию.

На квартире одного члена портовой организации собралось человек семь коммунистов (кроме моих рекомендателей). Председательствующий, он же секретарь парторганизации, коротко доложил обо мне — кто я, откуда, где родился, кто мои родители. Затем прочитал заявление. После этого посыпались вопросы.

— Известно ли вам, что ожидает вас, как коммуниста, какие придется переносить трудности, лишения, какой опасности подвергаться?

— Готовы ли вы выполнять любые партийные поручения? Ведь партия работает в условиях подполья. Это значит, что каждому ее члену грозит в случае провала тюрьма, репрессии.

Я ответил на вопросы. Помню, как все заулыбались, когда я сказал, что хорошо знаю «почем фунт лиха», с чем «едят опасности и как они пахнут». Потом мне предложили взять псевдоним, а свою настоящую фамилию «сдать в архив». Я недолго задумывался над этим вопросом. Выбрал себе партийную кличку Чебан. В память о нашем клишковчанине-революционере Чебане, которого расстреляли румынские палачи на моих глазах.

Итак, я стал кандидатом партии.

Там же, в Бельгии, как оправдавший кандидатский стаж, я был принят в 1932 году в члены партии.

Последний рейс „Вана“

Я продолжал плавать матросом на корабле «Ван». Теперь у меня было партийное поручение: вести среди команды политическую работу. Когда после приема в партию я уходил в очередной рейс, мне еще раз напомнили, что обязан строго хранить партийные тайны, быть настороже, всегда помнить, что на свете есть немало провокаторов и шпиков, с собачьей преданностью служащих властям, полиции и жандармерии.

Обстановка на нашем корабле способствовала проведению политической работы среди моряков. Капитан Верстратен был человеком либеральным, смотрел сквозь пальцы на деятельность агитаторов, «смущавших» своими беседами команду. В Антверпене, когда мы готовились к отплытию, у меня состоялся с ним любопытный разговор.

Улучив удобный момент, он неожиданно подошел ко мне, поинтересовался, как дела, хорошо ли отдохнул дома, весело ли погулял, нашел ли по душе девочку и прочее. Слушая мои односложные ответы, Верстратен, посасывая трубку, изредка посматривал на меня. Я чувствовал, что он хочет еще о чем-то спросить. И не ошибся. Выпустив густой клуб дыма, капитан помахал трубкой, чтобы разогнать облачко, будто оно ему мешало, и сказал:

— Симеон, я знаю, что ты больше русский, чем румын. Расскажи, что делается сейчас там, в России. Много разных слухов ходит. Где правда, где ложь — не разберешь, бог его знает. Говорят, будто новые власти здорово там заправляют. Пятилетку придумали, и она — как ветер попутный кораблю — надувает паруса, и страна идет вперед... А другие утверждают, что она на дно идет. Крестьянина, что всегда кормил Россию, в какие-то резервации загнали... Кооперативами, что ли, называются. А он не признает их...

— Господин капитан, ведь я из России давно. К тому же Бессарабия, где мы проживаем, под властью боярской Румынии находится. Мне мало что известно о жизни в Советской стране. Слыхал, будто неплохо дела там идут без помещиков и капиталистов. Сами себе хозяева рабочие и крестьяне. Учатся управлять государством, и это будто у них получается...

Хоть и в самом деле немного я знал, что делается в теперешней России, но все же кое-что рассказал Верстратену, чувствуя, что он интересуется искренне, спрашивает без подвоха. Он внимательно слушал, глядя на расстилавшееся море, по которому бежали белые гребешки. Изредка задавал новые вопросы.

В порыве откровенности капитан вдруг пробормотал, попыхивая трубкой, что сам не одобряет капиталистической системы, что она, видимо, действительно пережила себя и людям труда от нее в самом деле не сладко. По себе, мол, это знаю...

Чем же он был недоволен? Раз дело пошло на откровенность, то и я решил спросить его об этом напрямик. Мне было непонятно. Капитан судна. Как будто сам хозяин. Имеет, очевидно, приличные доходы от фрахта, каждого рейса. Странно, почему же он сетует на капитализм, недоволен им. «А может, мелькнула мысль, он попросту провоцирует меня?» Но после того, что я услышал от него, тут же отбросил это подозрение.