Крутые перевалы

Вместе со штабом армии заседала и партийная группа в лице Николая, Лизы, Чеканова и других. Высокий и рыжеволосый начальник штаба быстро докладывал план, дальнейших действий. Был он раньше прапорщиком, но по выправке и манерам скорее напоминал охотника-таежника. Николай неподвижным взглядом больших черных глаз следил за докладчиком и, видимо, озадачивал его. Начальник штаба настаивал в связи с продвижением отряда вывести из тайги все армейские учреждения и мастерские, но доводы его были разбиты большинством членов военного совета.

Короткая весенняя ночь прошла в спорах. И когда Лиза уже заканчивала протокол, Чеканов поднялся с места.

— А как же насчет газеты? — взглянул он в смуглое лицо Николая.

— Сейчас некогда, — отмахнулся тот.

По привычке, давно известной всему отряду, наборщик выбросил вверх маленький кулак, но, встретив просящий взгляд Лизы, он понял, что сегодня действительно его доклада никто слушать не будет.

До четвертой роты, которой командовал Чеканов, нужно было пройти крутой перевал. Наборщик шагал по коровьей тропе, над шумно воркующим ручьем. Откуда-то сквозь ущелья проникала сетка солнечных лучей. Проснувшиеся птицы начинали свою очередную перекличку. Зарянке откликнулось враз несколько кукушек, а затем подтянул дрозд, которого покрыл щегленок.

Наборщик плохо помнил деревню и лес. Двадцать с лишним лет он изо дня в день слушал глухой перезвон шрифтов, мерный грохот машины и дышал красками, отравно разлагающими его крепкий от природы организм.

Несмотря на ежечасные тревоги и опасности, здесь Чеканов чувствовал себя гораздо бодрее, чем на прежней работе. Но в то же время он тосковал по типографии и об оставленной в городе семье. Слушая таежную будорожь, он думал о многом сразу и перелетал мыслью на свое положение в отряде. По сути дела наборщик считал себя членом партии большевиков с пятого года. Памятны были ему дни красноярской двухнедельной республики, а еще больше, когда он вместе с железнодорожниками, осажденными в мастерских, отбивал в течение недели карательный отряд Меллер-Закомельского. Был и тогда не последним, когда рабочие железной дороги ложились животами на рельсы, чтобы задержать поезда с ссыльными революционерами, направляемыми на восток. То были люди из центральных городов России, на которых возлагал все надежды сибирский молодой рабочий. Проверяя свою жизнь, сопоставляя прошлое с настоящим, он останавливал внимание на Николае и Лизе, так недавно приобщившихся к революции и занявших теперь ответственные посты в отряде партизан. Он ощущал в себе жгучую обиду к прошлому, невольно приостановившему рост его революционной и общей выучки. Беседуя с Николаем и Лизой, он сознавал их превосходство и видел, что многого не читал из того, что нужно было знать для члена партии и особенно руководителя. Только теперь Чеканов ознакомился отрывочно с основами учения Ленина, которого раньше не совсем верно отличал от Плеханова. Втайне он предавался мрачным размышлениям над этим и сердился, что руководители отряда были моложе его, но они были выдвинуты неудержимыми волнами взметнувшейся революции, а главное, они вышли из деревни. «Конечно, в городе получилось бы другое, — думал он. — Но что другое?»

Под конец пути он сплюнул горькую от трубки слюну и рассмеялся над своим непрошеным негодованием. Он понял, что и мысли-то эти были вызваны только тем, что на заседании опять не был поставлен его вопрос. Ему стало даже отрадно, что совсем незаметно приходит новое поколение бойцов.

Из-за ствола толстой сосну ему загородила дорогу фигура в рваной шинели. Наборщик схватился за штык.

— Не шуми, ежели проспал! — строго сказал он. Партизан стукнул прикладом о выступивший из травы корень и сонно улыбнулся.

— Приморило, што ль?

— Малость зазевался, — повинился парень.

— В глаза спички подопри.

За густой куртиной пихтачей догорал костер, вокруг которого вповалку храпели бойцы. Но Чеканов остановился от удивления, увидев мадьяра. Тот сидел на пне и, блестя беловолосой головой, бойко стругал что-то перочинным ножом. Чеканов стоял долго, осененный каким-то добрым предчувствием. Его морщинистое лицо вдруг просветлело и расправилось.

— Юзя… ты?!

Мадьяр повернул к начальнику молодое потное лицо и протянул вместо ответа целую горсть разнообразных фигурок, вырезанных из засушенной каменной березки. У него на коленях блестела светло-коричневая стружка.

— Ты што же это?!

Старый наборщик жадно щупал и вертел в руках аккуратненькие буквы, и, все еще не веря, вопросительно смотрел в голубые и глубокие глаза своего помощника. Мадьяр весело кивнул головой и, смеясь, сказал:

— Пока там разрешат, а мы уж прамо возьмем бика за роги… Это будет машина.

Чеканов опустился на колени и от удовольствия дернул себя за светло-русую острую бородку.

— Буквы… шрифт… машина… — безотчетно твердил он.

— Так точно, товарищ командир, — улыбнулся Юзеф.

Он открошил конец химического карандаша и, растерев его в ладони со слюной, обмакнул в мастику букву.

Старый наборщик подал ему берестину, валявшуюся около костра, и быстро было проштемпелевано по ней: