Крутые перевалы

Синие сумерки тихо опускались на город, когда конвойные подвели ее к тюремным воротам. «Ввиду несовершеннолетия — двадцать лет каторги», — четко звучали слова председателя суда. И когда камера захлопнулась тяжелой скрипучей дверью, бросилась на шею старой большевички и беззвучно зарыдала.

На двух броневиках и следующем за ними поезде развевались бело-зеленые бархатные знамена с надписью: «С нами бог и атаман».

Оставив в пяти километрах поезд, броневики открыли ураганную стрельбу из пулеметов и тихо двинулись на Брусничную. Стальной град сыпался на десятки верст во все стороны, срезая мелкие кустарники, засевшие в выемках и по склонам таежных гор. Мимо броневиков падали снаряды из трехдюймовок, но механические чудовища были неуязвимы.

Николай нашел Корякина и Чеканова в депо около пулеметов и надорванным голосом крикнул:

— Отступайте в темную падь, вон той разложиной… Я уже распорядился сплавить туда орудия и все наши части… Ваша задача — задержать противника на полчаса.

Николай повернулся, но, нечаянно взглянув на Чеканова, вспомнил:

— Запасные номера газеты есть?

— Есть с полсотни!

— Возьми человек пять ребят и расклей на станции!

Николай подхватил поперек винтовку и покатился с насыпи вниз, следом за остатками пехоты.

Анненковцы, заняв пустую станцию, не остановились на ней, а ограничились поджогом поселка и уехали на восток. За ними прибыли отступающие части армии генералов Сахарова и Каппеля. Голодный тиф погнал людей в окружающие деревни за хлебом. Солдаты белой армии разбредались с оружием в разные стороны.

Пользуясь этим, Николай в конце декабря снова двинул отряд и в один день занял две станции. Бегущие войска Каппеля повернули на северо-восток. Части партизанского отряда растворились в неудержимом потоке полуобезумевших людей. На Брусничной копились свалы разного оружия и огнеприпасов: оружие растаскивали крестьяне по деревням. В то же время по пути следования белая армия жгла селения, наголову уничтожала скот, угоняла лошадей, забирала хлеб. Частые перестрелки косили людей заодно с тифом.

Полуразбитый «декапод», пыхтя огненными ноздрями, тащил десятка два вагонов обратно к городу и, останавливаясь на каждом полустанке, дожидался, пока телеграфисты и телефонисты настраивали прерванные провода.

На пятой станции Николая попросили к прямому проводу. Побледневший старик телеграфист держал в трясущихся руках узкую ленту и робко заглядывал в обмороженное лицо командира.

— Ну, что? — строго спросил Николай.

— Здесь что-то непонятное… Вызывают вас, видимо… Потылицын вы?

— Да, ну скорее!

Лента покатилась из рук телеграфиста. Он откинулся к стене и растерянно смотрел на толпившихся сзади партизан.

— Там, видимо, неладно… Просят задержать какой-то поезд и подать помощь.

Николай взял ленту и передал ее взятому с Брусничной телеграфисту.

Тот прочел:

Мастерские восстали. Идут бои. Окажите помощь. Задержите эшелон смертников-большевиков, эвакуированных на восток.

Революционный комитет

Червонный

Николай тряхнул за плечи старика и начал диктовать:

— Говорит командир партизан Потылицын. Держитесь, стойко. Двигаю весь отряд…

Но на перроне зазвонили выход со следующей станции, и он, оставив аппарат, выбежал на улицу. С запада тянул леденящий ветер, пробрасывая сжатые мелкие крупинки снега. Под ногами хрустело, как капуста под ножом.

— Закрыть семафор! — распорядился он, вызвав начальника станции.

В поле свирепствовала метель. Холодным ветром палило лица, давно обмороженные в вечных дежурствах и переходах. Над головами сердито пели телеграфные провода. Охватившая все пристанционное население весть гнала людей навстречу чудовищному поезду, на тревожные свистки паровоза. А поезд остановился далеко за поселком. Он изогнулся красным туловищем и, звеня буферами товарных теплушек с пломбами у дверей, завернул на высокий подъем. Из окна паровоза выглянула черная физиономия машиниста, затем из классного вагона, погружаясь в снег, цепочкой посыпались серые фигуры военных.

Николай сам подал Корякину ленту с патронами и дрожащим голосом торопил:

— Скорей закладывай!

Пулеметы застрочили жуткие очереди. И люди в длинных шинелях, кувыркаясь в снегу, застывали под дикую песню усиливающегося ветра. Уцелевшие бежали в сторону: без ответных выстрелов. И только один черноусый офицер, не спрыгивая с площадки, вытянулся, как на параде, и направил наган на Николая.

— Товарищ Потылицын, это твой брательник, Ганька! — закричал сзади Николая один из партизан, вытянув вперед винтовку.