Крутые перевалы

«В этой вещи, — говорил Петров о своем первом романе, — я не избежал натурализма. Главный герой романа Василий Медведев настолько был «натурален», что позднее… пришлось наделить его новыми более мягкими чертами, устраняя прежние грубо натуралистические»[7].

Увлечение натурализмом, особенно сильно проявившемся в языке персонажей «Борели», свидетельствовало не только о писательской неопытности автора, но и об общей литературной традиции, своего рода эстетической норме, характерной для литературы тех лет. Характерно в этом отношении свидетельство самого П. Петрова, не раз выступавшего с публичным чтением отрывков из романа в различных читательских аудиториях.

«На читке «Борели», — рассказывает он, — один из студентов техникума заметил, что язык моих героев и вообще всей вещи — слащавый, для нежных женщин»[8].

Особенным нападкам подвергся роман со стороны литературной группы «Настоящее», объединявшей левацки настроенных сибирских литераторов. Вскоре эта группа печально прославилась своими хулиганскими выпадами против М. Горького. Используя лефовские лозунги, ориентируясь на «литературу факта», «настоященцы» подвергли ожесточенному обстрелу все истинно талантливое в нашей литературе 20-х годов. Не прошли они и мимо «Борели». Сохранился любопытный рассказ П. Петрова о стычке с «настоященцами» на одном из публичных чтений романа в Новосибирске.

«Пришлось читать, — вспоминает он, — перед аудиторией солидной и довольно многочисленной. В первых рядах заседали «настоященцы». Они и учинили ожесточенный обстрел. Били смертным боем… Какой-то молодой человек злопыхательски кричал: «К черту стародедовские романы, повести, стихи! Да здравствует очерк!». Утром в редакции «Сибирских огней» Итин одобрил меня: «Если «настоященцы» ругались, значит, вещь неплохая, будем продолжать печатать»[9].

Сразу после появления в печати талантливая книга П. Петрова вызвала живейший интерес читателей. О ней заговорили в журналах, газетах, на многочисленных читательских конференциях. Так, в 1929 году писатель сообщал из Красноярска одному из своих корреспондентов, известному энтузиасту и пропагандисту советской литературы среди сибирского крестьянства, учителю А. М. Топорову:

«Недавно здесь разбирали мой роман «Борель»… Интерес публики большой»[10].

О большом интересе к роману свидетельствовали и положительные отклики в периферийной и центральной прессе. Да это и неудивительно. Своим произведением молодой писатель включался в магистральный поток советской литературы. Одним из первых, вслед за гладковским «Цементом» он заговорил о восстановительном периоде. На фоне литературы 20-х годов, почти всецело захваченной живописанием героики гражданской войны и революции, такое обращение к строительным будням выглядело несомненным новаторством, да оно и на самом деле было таковым. Оказалось, что новая послереволюционная действительность не такая уж будничная и обыденная, как это представлялось иным литераторам, привыкшим черпать свое вдохновение в романтической героике боев и походов. Здесь тоже была своя героика, ибо жизнь в ее повседневности представала перед взором внимательного и вдумчивого художника полной глубокого драматизма, острейших социальных конфликтов, высокого нравственного накала.

Именно такой видит и рисует советскую действительность начала 20-х годов в своем произведении П. Петров. Динамично развивающийся сюжет, живописные и колоритные детали эпохи, интересно задуманные, живо выписанные характеры — все это делает «Борель» по-настоящему увлекательной книгой. Автору удалось правдиво воссоздать самую атмосферу сложного, драматического в своей основе времени. Трудная борьба за восстановление золотого прииска, которую, опираясь на передовых рабочих, ведет вчерашний партизан, коммунист Василий Медведев, составляет сюжетный узел романа, вбирающий в себя все нити повествования.