Кружево Парижа

Граса могла бы вырасти красавицей. Будь у нее другое начало жизненного пути, ходила бы выпрямившись, одетая в шикарные качественные костюмы, в сшитые на заказ брюки и элегантные юбки. На самом деле она была похожа на помятую банкноту.

Она коротко стригла волосы и выпрямляла их, закалывая шпильками и втирая масло, часто повязывала на голову шарф – не привлекательную бандану из разноцветного шелкового платка, а рваный клочок полинявшего ситца, порванный по краям и плотно завязанный.

Я видела ее только в рабочей одежде, простенькой и поношенной – бесформенные блузки, прикрывавшие юбки А-силуэта из вырезанной квадратом ткани окутывали худощавую фигуру с длинными истощенными, угловатыми конечностями. Мускулистые, крепкие руки и ноги ни на минуту не оставались без дела, всегда в движении: подметали, перекладывали, вытирали пыль, выжимали и вешали. Разглядеть в ней красоту было трудно.

В ту пору я была слишком занята Шарлем и собой и ничего не замечала. И не то чтобы было чем поделиться: счастье двоих для окружающих – смертная тоска. Все же для меня это были золотые денечки, можно сказать, буквально. Каждое утро, до или после завтрака, мы гуляли по берегу, а по выходным лежали на песке, пока жара не становилась невыносимой, и загорали. Стремительный подъем моего бизнеса вкупе с работой Шарля в университете приносили хороший доход.

Я нашла старый городской магазинчик, переоборудовала его, и, как у Диора, мои изделия шили на этажах над магазином. В таком непопулярном районе он обходился мне довольно дешево, но магазин оживил улицу. Мы путешествовали по Бразилии, вдоль Амазонки из Белема около устья глубоко в джунгли за Манаус, стояли над грохочущими водопадами Игуасу, наблюдали за дикой природой в обширных болотах Пантанал, проезжали вдоль побережья полосу колониальных городов, ездили на экскурсию в древние города золотодобытчиков Минас-Жерайс с крохотными церквями в стиле барокко, украшенными множеством золотых херувимчиков. Мы покупали россыпи драгоценных камней: алмазы, рубины, сапфиры, изумруды и аметисты, а также полудрагоценные камни, о каких я раньше не слышала: аквамарин, берилл, хризолит, топаз и чудесный турмалин, а также золото для ювелирных изделий. В Рио мне делали из них эффектные украшения, которые я придумывала сама. Так развился еще один бизнес.

Когда я покидала Санкт-Галлен с планами преуспеть в Париже, у меня была мечта основать собственную мастерскую. Теперь у меня было целых два успешных дела, будто я нашла баснословные сокровища короля дворфов из сказок моего детства, видимые только в розовом сиянии заката. Я боялась, что наше счастье окажется недолговечным, как закат. Через три года я купила дом на авениде Атлантика в Леблоне.

В начале пятидесятых движение было очень маленьким, мы могли перейти дорогу в считаные секунды и оказаться на пляже. Шарль с головой ушел в науку и преподавание и счастливо принял удобства, в которых мы теперь жили, на самом деле их не замечая. Но – потому что, ma chère, всегда существует «но» – мысль о Лорине охватывала меня с бешеной яростью. Но даже тогда, несмотря на мой плач и стоны, Шарль не сдавался. У него детей не будет.

Ты, может, посчитаешь это странным, ma chère, что я приняла его решение. Спустя годы я размышляла, почему я просто не забеременела «случайно». Подозреваю, что в душе меня преследовала мысль, что я недостойна быть матерью. Я так и не простила себе, что потеряла Лорина, и, в конце концов, уважала решение Шарля.

Однажды утром, когда я собралась на работу, мне захотелось пить, и я направилась в кухню выпить стакан воды. Помню, что была в отличном настроении, ночью мне приснился новый фасон, и я крутила его в голове. Я всегда обожала творческие порывы. Открыв холодильник, я достала кувшин с прохладной фильтрованной водой, что Граса обновляла каждое утро, и наполнила стакан.

Только поставив кувшин в холодильник, я поняла, что не одна в кухне. У двери, на табуретке в конце ряда бесконечных шкафчиков, прислонившись спиной к кремоватой плитке, с закрытыми глазами и мокрым от слез лицом сидела Граса.

– Граса! – воскликнула я. – Что случилось?

Она вытерла щеки фартуком.

– Ничего, – ответила она, порываясь встать.

– Нет, что-то случилось. Я могу помочь?

– Все хорошо.

Она выдавила улыбку, подобрала тряпку со стола и вышла.

Я стояла, раскачиваясь на шпильках, потом, проходя к двери, прислушалась к стуку каблучков по мраморному полу, словно слушала ответ на азбуку Морзе. Потом я стала приглядываться внимательнее.

У нее все было написано на лице. Она всегда была ненавязчивой, но теперь вообще старалась не попадаться на глаза. Глаза у нее, казалось, уменьшились, стали тускло-коричневыми, и на пожелтевших белках мелькали красные линии, с кожи, которая должна сиять медово-коричневым блеском, усталость стерла цвет, сменив на болезненную бледность.