Кружилиха

Вот и сегодня. Едва он вошел, как Анна Ивановна доложила, что три раза звонил комсорг завода Коневский, спрашивал директора. Коневский за все время обращался к Листопаду не больше четырех-пяти раз и всегда по серьезному делу. Листопад велел Анне Ивановне сейчас же созвониться с ним.

Коневский явился очень скоро. Это был узкоплечий, еще не сложившийся юноша с молодыми темными усиками, с горячими карими глазами, с лицом неправильным, подвижным и прелестным, какое может быть только у очень молодого и очень хорошего человека. Ворот вельветовой блузы с застежкой "молнией" не закрывал его шеи, нежной, как у девушки. Он старался выглядеть солидным и укротить свою горячность, - кровь то и дело приливала к его лицу.

Листопад оглядел его с чувством собственнической гордости. Эти вельветовые блузы достал по его заказу начальник ОРСа: Листопаду хотелось, чтобы у молодых людей на заводе был вот именно этот демократически-элегантный, непринужденный вид...

Коневский рассказывал о слесаре, подростке пятнадцати лет, который проштрафился: прогулял целую неделю, и теперь его надо отдавать под суд. Коневскому было жалко Тольку, из-за этого он сюда и пришел; жалко потому, что прогулял он - Коневский это понимал - по ребяческому легкомыслию. Но чтобы выручить Тольку, надо было сделать что-то незаконное, и это было мучительно Коневскому. Кроме всего прочего, Толька - родственник Уздечкина. Об этом надо было сказать директору, но тот может подумать, что Коневский заступается за Тольку из соображений кумовства и семейственности. Сам Уздечкин ни за что не будет хлопотать за родственника, он в таких вещах человек щепетильный. Он даже задрожал, когда Коневский необдуманно сказал ему: "Федор Иваныч, а не поговорить ли вам с директором?.." Толька отмежевывается от Уздечкина (Коневский полагал - тоже по щепетильности), говорит: "Он мне вовсе не родственник, какой он мне родственник, подумаешь - сестрин муж. Он мне никто!"

Коневский так и изложил все дело, не упомянув о родстве Тольки с Уздечкиным.

Листопад смотрел на него ласковыми глазами и молчал. Волнуется парень: молодость! Пусть еще поволнуется - забавно смотреть, как он краснеет.

- Вы что же предлагаете? - спросил Листопад. - Конкретно - как, по-вашему, надо действовать, чтобы обойти закон?

Коневский побледнел и сразу залился румянцем - до чего это здорово у него получается...

- Я думал, что, может быть, можно задним числом дать приказ о недельном отпуске.

- Этим же не я занимаюсь, - сказал Листопад нарочно ленивым голосом. - Этим начальник цеха занимается.

- Начальник цеха не возьмет на себя такую ответственность.

- А я возьму, вы считаете?

Карие, с голубыми белками глаза взглянули на Листопада смело, горячо и серьезно.

- Да, я считаю, что вы возьмете.

- Вот вы какого обо мне представления, - сказал Листопад. - Считаете, что я народные законы могу обходить... Но скажите мне такую вещь...

Он стал закуривать и закуривал очень долго.

- Вы с другой точки зрения - с партийной, комсомольской, государственной - не смотрели на это дело? Вы подумали о том, какой пример будет для остальной нашей молодежи, если мы с вами покроем этот прогул?

Коневский встал.

- Александр Игнатьевич, - сказал он, - я смотрю на это дело с человеческой точки зрения, и мне кажется, что это самая партийная, самая комсомольская точка зрения и что она больше всего совпадает с духом нашего государства и с духом Конституции.

Он произнес эту маленькую речь сгоряча и, как только кончил, смутился ужасно.

- Как фамилия мальчугана? - спросил Листопад.

Он записал: Рыжов, Анатолий, механический цех.

- Я вам сейчас ничего не скажу. Позвоните мне вечером.

Анна Ивановна все эти четверть часа стояла у неплотно закрытой двери кабинета и вслушивалась в разговор. Она ничего не сказала Коневскому, но проводила его любящим взглядом.