Крылатая смерть (СИ)

Хубар наградил его тяжелым угрюмым взглядом. Как будто не Дух-Приносящий-Огонь был перед ним, а несмышленое дите, влезшее в разговор взрослых с какой-нибудь глупой репликой.

Впрочем, вербальным ответом удостоил Сеню тоже.

— А этот медведь… он был жив или мертв? — все так же недовольно вопрошал Хубар.

— Мертв, конечно, — Сеня хмыкнул, — мы ж его, собственно, и убили.

— Тогда такую жертву Масдулаги не примут, — чуть возвысив голос, проговорил шаман, — Масдулаги питаются не только кровью и мясом, но и страхом. Страхом своих жертв. Так что Сейно-Мава напрасно бросил медведя. Лучше принести медведя сюда. Хоть какая-то пища для хелема.

Устыдив Сеню за вызывающе-наивное предложение, Хубар добавил, поясняя:

— Нужны жертвы среди хелема. Масдулаги было три, так что жертв тоже должно быть три. Три хелема, боящиеся смерти. Масдулаги насытятся страхом жертв и оставят хелема… на какое-то время.

Слушая его, Сеня еще подумал, что несколько переоценил моральный уровень хелема. Похоже, здесь все-таки готовы были пожертвовать соплеменниками, бросить их даже не на произвол судьбы (каковая, как ни крути, дает-таки шанс), а на гарантированное съедение чудовищными хищниками.

Да, допускается такое пренебрежение жизнями отдельных людей ради всего племени лишь при крайней необходимости. Но в то же время — без моральных терзаний. Тот же Хубар, при всей его мудрости, говорил о жертвоприношении с олимпийским… нет, скорее, с достойным какого-нибудь эсэсовца спокойствием. Наверное, даже если бы речь шла о погоде, он больше эмоций проявил.

— Хубар сам выберет жертв, — подвел шаман черту под своим выступлением, — тех, кто умрет, чтобы племя жило.

И тут Сенино терпение лопнуло.

— Никаких жертв! — воскликнул он, обращаясь и к Хубару, и ко всем хелема, столпившимся, сгрудившимся вокруг в темноте пещеры, — мы… то есть, хелема будут драться… должны драться. Нет, даже не так. Масдулаги — не духи, это просто… звери. Я… то есть, Сейно-Мава смог ранить одного из Масдулаги сегодня.

И Сеня потряс самодельным копьем, стараясь подставить под скудный свет костра железный нож-наконечник, запачканный черными каплями.

— Видите! — кричал он, — на моем… то есть, на копье Сейно-Мава кровь Масдулаги. Это просто дичь, только большая и уродливая. А со зверями не сражаются! На них охотятся.

— Это точно кровь Масдулаги? — вопрошал Хубар, протиснувшись поближе и переводя свой излюбленный недоверчивый взгляд то на нож-наконечник, то на Сеню.

— Каланг говорит: это правда! — подал голос Сенин товарищ по недавней охоте, — Масдулаги поймал Каланга и хотел сожрать. Но Сейно-Мава ударил Масдулаги своим копьем… ранил — и обратил в бегство.

Хелема зашумели на разные голоса — так их взволновало это известие. Отражаемый от пещерного свода, шум вскоре перерос в гул, различить в котором слова осмысленной речи было невозможно.

— Теперь кровь Масдулаги — на одежде Каланга! — возвысил голос Каланг, стараясь перекричать этот гул, — смотрите!

Он лихорадочно тыкал пальцами в черные пятна на шкурах, в которые был одет.

— Макун тоже видел, как Сейно-Мава ранил Масдулаги и спас Каланга, — не остался в стороне и третий участник охотничьей команды, — и потому Макун спрашивает: почему хелема должны приносить жертвы Масдулаги? Разве хелема приносят жертвы волкам и медведям? А рыба? Кто кого ест — хелема рыбу или рыба хелема?

Макун вопил; Макун, наверное, даже слюной брызгал — Сеня не видел из-за недостатка света. Макун чуть голос не сорвал, закашлявшись под конец своей речи. Так его взволновало, не иначе, открытие, свидетелем которого он стал, возвращаясь с охоты. Оказалось, что бояться Масдулаги по большому счету незачем. Они сильны, но и медведь силен. И лось. И волки, когда их много. Но им же не поклоняются. Их ловят и убивают, чтобы пустить, кого на мясо, кого на шкуры для одежды. Так почему бы не поступить аналогичным образом с Масдулаги?

Энтузиазм Макуна радовал. Вот только (Сеня чувствовал это с досадой) не все, далеко не все хелема его разделяли. И их можно было понять. Для пещерных людей жизнь была замкнутым кругом, в котором даже изменения были предсказуемы и подчинялись строгой очередности. За зимой, когда нельзя рыбачить, а прокормиться можно только охотой, приходит лето, когда природа становится гораздо щедрее. Но и за щедрым летом следует опять-таки скудная зима.

Никаких неожиданностей… серьезных, по крайней мере, такой порядок вещей, втиснутый в рамки еще более строгие, чем расписание автобусов и поездов, не допускал. Ну а если первобытный человек сталкивался-таки с чем-то, ему непонятным — всегда можно было обратиться к старшему соплеменнику. А лучше к шаману, как к самому мудрому человеку племени. Глядишь, и объяснит (пусть даже притягивая за уши), избавит от умственных напряжений.