Крылатый Купидон - божок слепой (СИ)

– И ты всё ещё хочешь пойти с Клаусом… Ну, я имею в виду, если ты передумала – я скажу ему, не бойся. Ты можешь даже уехать, если хочешь, – её неуверенность, но в тоже время надежда в голосе меня немного насторожили. Она, конечно, знает, что я чувствую ложь, и поэтому думает, что я вот так возьму и поверю, в сказанные по пьяни, слова?

– Нет, я не передумала, – после моих слов послышался стук в дверь. Я посмотрела на Кэр и увидела в её глазах нечто, что говорит: «Клаус всё слышал». И снова я ничего не понимаю…

Мы вместе с Кэр направились к входной двери, открыв её, на пороге я увидела Клауса. Он был одет в тёмно-серую футболку, и брюки. И на его шее я увидела различные побрякушки, напоминающие обереги разных поверий, и много фенечек на руке, похожих на те, что мне дарил отец.

– А ты рано, – улыбаясь и тянясь за поцелуем, проговорила я, – привет.

– Привет, малышка, – улыбаясь своей обворожительной улыбкой, довольно проговорил он. И чего это он такой довольный? А затем он, отодвинув меня немного, оценивающе осмотрел меня. Я видела, что он оказался под впечатлением, и это мне польстило.

– Потрясающе выглядишь, – усмехаясь в нескрываемом восхищении, сказал он. А затем, положив руки мне на оголённую часть тела, снова притянул и поцеловал. От его рук на моей талии, я почувствовала табун мурашек. У него такие тёплые руки…

– Мы пойдём, – поворачиваясь к Кэр, проговорила я. И тут, я заметила в её взгляде, что-то чего ещё никогда не видела. Презрение! Оно было направленно на Клауса…

– Кэролайн, что случилось? – убирая руки Никлауса со своей талии, с волнением спросила я. Она же посмотрев на меня, с осуждением за мою глупость, натянула улыбку и ответила:

– Ничего, – претворяясь весёлой, она осмотрела меня и, нахмурив брови, добавила: – Снова решила оставить телефон?!

Её тон красноречиво говорил о том, чтобы я немедленно поднялась наверх и взяла его, что я и сделала. Лучше не спорить с ней, потому что это затянется надолго. Поднимаясь по лестнице, я слышала сзади их голоса, но ничего не могла разобрать. Но когда я спускалась на первый этаж уже с телефоном в руке, то услышала…

– Прекрати играть с ней!? Она наивная и ровным счётом ничего не понимает в этой жизни, – голос Кэр звучал с нотками злобы, а глаза горели всё тем же презрением.

– Она, как раз таки прекрасно понимает всё, – недовольно ответил Клаус. Он, что защищает меня?

– Она и так многое пережила, хочешь испортить её жизнь ещё больше? Луна этого не заслуживает! И я презираю тебя за такое отношение к ней! – её голос буквально прыскал кислотой, которая съедала наши с Клаусом сердца. Его – за презрение, а моё – за жалость.

– Я до сих пор слышу, как она кричит по ночам и плачет. Как умоляет кого-то не делать ей больно. А ты… – на этом я не выдержала. Каждое её слова срывали кандалы с моего терпения, и я быстро преодолев расстояние между мной и Кэр, замахнулась и отвесила ей пощёчину. Глаза моей сестры расширились от удивления, как и у Клауса.

– Не смей посвящать кого-то о моей боли… Эта боль принадлежит только мне, и даже ты не имеешь права вмешиваться в неё! Она будет целиком и полностью принадлежать мне до тех пор, пока я сама не решу, что кого-то впустить в свою душу… И лишь мне разрешено говорить о ней, и никому больше!

Последнее слово я очень громко и даже с яростью выкрикнула ей в лицо. Я была очень зла, что она жалеет меня, и смеет думать, что понимает хоть толику из того, что находится у меня внутри. Даже я боюсь заглядывать туда, потому что там только тьма, и больше ничего.

– Прости, я не хотела… – держась за повреждённую щеку, с наворачивающими слезами, и дрожащим голосом проговорила она. Я же прикоснувшись к тому месту на лице, где находится её рука, накрыла её руку своей, я затем виновато улыбнулась.

– Кэролайн, пойми, никто не имеет права судить или жалеть другого человека за его поступки и его прошлую жизнь. Потому что только он сам, может жалеть себя и корить… И поверь, лучше чем он сам, этого никто не сделает, – с примесью нежности, как маленькому ребёнку говорила я. Кэр чувствовала свою вину, за болтливость и наивность, поэтому больше мне ничего не нужно было говорить, она и так всё поняла.

– Сегодня я не приду ночевать. Потому что могу наговорить ещё много гадостей. Прости за пощёчину, – убирая её руку с лица, я поцеловала уже не красную щёку и, отстранившись, направилась к выходу, взяв за руку и уводя шокированного Клауса.

Он словно в тумане открыл мне дверь и, захлопнув её, в таком же состоянии сел на водительское сидение. Заведя машину, звук мотора понемногу возвращал его разум в реальность, а я же просто наблюдала за ним. Я, правда, не хотела, чтобы Клаус знал хоть что-то из моего тёмного прошлого, хотя бы потому, что ему своего вполне хватает. Да и, когда говоришь человеку о боли, то переносишь этот груз ему на плечи… А я этого не хочу!

– Значит, ты не планируешь ночевать дома? – уже в привычном тоне с ухмылкой проговорил Клаус. Я, посмотрев на него, тоже улыбнулась, понимая, что нам ненужно сейчас плохое настроение, когда мы планируем повеселиться.