Крылатый лев (СИ)

Мы долго сидели у костра, подкидывали хворост в ленивое желтое пламя. Иногда ко мне приходило нехорошее чувство — будто кто-то наблюдает за нами из-за темных кустов и могучих деревьев. Но я отмахивался от нежданного страха: волки и шакалы к костру не подойдут, а Колдун вряд ли вернется.

Уже совсем рассвело, и только сейчас я понял, что замерз, — под плащ пробрался утренний холод, а облака возвратились к Вишне и Прянику.

Кузя не шевелился, но был жив — мы с тревогой прислушивались к его тяжелому прерывистому дыханию. В бледном утреннем тумане лес стоял свежим, умытым, а ужасы минувшей ночи казались безумным кошмарным сном, — если бы на наших глазах не умирал молодой домашний дракон.

На сердце лежал камень — я мрачно размышлял о том, в какие передряги втянул друзей, — стоило ли это делать? Поход-приключение превратился в жуткую реальность, от которой я хотел бы избавить Вишню и Пашку. Ох, только бы Кузя остался жив!

Вишня хлопотала у костра («Сделаю горячий чай на травах, чтобы мы не заболели»). Пряник ни на шаг не отходил от Кузи, поглаживая его по поникшей огуречной голове. Небо сделалось золотисто-алым, солнце трогало макушки деревьев, роняя на поляну долгие прозрачные лучи. Но у нас не было сил любоваться утренней красотой.

— Ну все. Конец, — ровным голосом сказал Пашка, и я заметил, как вздрогнула Вишня.

— Умер? — вскрикнули мы разом.

— Кузя жив. Мне конец.

Пашка выразительно посмотрел в яркое рассветное небо, в его карман спешно скользнул Снежок, превратившийся в крошечный шарик. Я решил, что возвращается Колдун, и схватился за меч — уж теперь-то я точно прибью этого отвратительного оборотня! Но Пряник указал ладонью куда-то на север, и я все понял. Капля на румяном небе росла, росла, и в ней уже можно было разглядеть очертания мощного дракона. На нем восседал эм Реус — толстый, усатый и грозный.

Эм Реус прилетел на Грае — черном рогатом драконе с желтыми огненными глазами и острыми, как лезвия, крыльями. Приземлился умело — даже трава не помялась, и, ловко спрыгнув (несмотря на немалый вес, он все делал ловко), поспешил к нам, на ходу выкрикивая непонятные фразы:

— Криттен грапаль безалуг! Ральтен барган парамук!

— Что это он? — шепотом спросил я Вишню.

— Ругается… — тихо ответила она. — По-синегорски. Он же оттуда. Но я плохо знаю этот язык.

Синегорье примыкало к Светлому городу — только синие скалы его отделяли, и туда тоже прилетали разноцветные Облака. Но говорили там на ином наречии, хотя и наше понимали.

Подскочив к сыну, торговец осыпал его градом непонятных колючих слов, но Пряник ничего не ответил, даже не поднялся — так и сидел возле Кузи, измученный и отрешенный. Черные глаза эм Реуса переполняла ярость, и я понял, что пришло время вмешаться:

— Господин Реус, я должен вам все объяснить…

— Поди прочь! — выкрикнул он, плеснув в меня кипящим гневом. — Как ты посмел втянуть моего сына! Племянницу мою!

— Дядя Реус, Кузе плохо! Мы лечили его, как могли, но… Посмотрите на него, пожалуйста! — скороговоркой протараторила Вишня.

— Ах! Мой дракон!

Эм Реус бросился к Кузе, решительно сунул ладонь под тяжелое крыло, приподнял серые веки, потрепал по скользкому боку, спешно и сноровисто ощупал шипы. Кузя вскинул голову, глянул мутным взглядом — и тут же лег обратно, ровно, громко засопел.

— Ральтен барган парамук! — побагровел эм Реус. — Что вы мне голову морочите? Все в порядке с драконом! Дрыхнет, ленивая скотина! А если бы что-то случилось, — он резко обернулся ко мне, — твой отец в жизни не расплатился бы! Знаешь ли ты, сколько стоит этот зверь?

— Не все меряется деньгами, — насупившись буркнул Пашка.

— А ты молчи! С тобой потом поговорим! А что у дракона с ухом? Травма? Рана? — эм Реус был взбешен. — Смотри, парень, если дракон потерял товарный вид… Дом продашь — не расплатишься!

— Дядя Реус, да вы под повязку загляните! — перебила его Вишня.

— Не повязка, а тряпка! Что тут наворотили?!

Вишня бережно размотала шарф, потом бинт. Аккуратно сбросила с раны пожухшие целебные лепестки и листья. Бурое пятно возле драконьего уха поблекло, оно напоминало неопасный подживающий синяк, расплывшийся рваным коричневым пятном.

— Ральтен барган… — озадаченно пробормотал эм Реус, склоняясь над драконом. — Что? Что это было?

— Отравленная игла, — не глядя на отца, пояснил Пашка.

Эм Реус живо поднял с земли несколько вялых желтых цветков, взволнованно размял их, потер в больших ладонях, понюхал. Посмотрел на нас хмуро:

— Лилея?

Вишня кивнула.

— Лилея… — ошеломленно повторил эм Реус. И вдруг неожиданно сказал: — Молодцы.

Не иронично сказал, не ехидно, не колко — так, что мы растерялись даже. А эм Реуса будто выключили: только что в ярости размахивал руками, чуть ли ногами не топал в бешенстве, а тут выдохнул, обмяк, сел в роскошных зеленых шелковых штанах прямо на бурую влажную почву — и все вертел, крутил жухлое блеклое соцветие. Он молчал — и мы молчали.

Наконец эм Реус заговорил с нами, но уже не истерично, не громогласно, а холодно, по-деловому, — наверно, так он беседовал с северными торговцами, у которых закупал дорогой товар: