Помертвевший Пашка дрожащими руками ощупывал Кузю, приподнимал отяжелевшие крылья, беспомощно гладил зеленую металлическую чешую и заглядывал в еще недавно огнедышащую пасть. Смотреть на его отчаяние было невыносимо.
Кузя не замечал, что его кто-то трогает, — глаза дракона стекленели, а морда, и так продолговатая, стала совсем длинной. Из горла с шипением пошла желтая пена. По всему было видно — ему недолго осталось.
— Кузя, миленький, держись! — всхлипнула Вишня, обнимая огуречную драконью голову. Я тоже растерянно погладил дракона и вдруг увидел, что в длинном кроличьем ухе, бессильно упавшем на макушку, торчит большая ржавая игла. Видно, Колдун, улетая, успел кинуть иголку, спрятанную в перьях или под крыльями, и она угодила в дракона.
— Смотрите! — вскрикнул я. — Наверняка отравленная!
— Я вытащу, — торопливо сказала Вишня, вытерев глаза. — У меня тонкие пальцы.
— Это смертельный яд, что ты! — охнул Пряник. — Мой дракон, мне и…
Но я уже натянул пониже рукав плаща, собрав его в варежку, и резким движением вытянул длинную иглу. С нее капала темная мутная жидкость — то ли яд, то ли драконья кровь. Шагнув в сторону, я чиркнул спичкой, чтобы подсветить, воткнул иглу в земляной бугорок и с изумлением увидел, как пожухшая осенняя трава стала черной, а через секунду превратилась в пепел.
Я слышал, что при укусе гадюки можно высосать яд. Ни слова не говоря приятелям, придерживавшим голову Кузи, я собрался приложиться губами к его ране. И сделал бы это, если бы Вишня, подскочив, не оттолкнула меня, да так, что от неожиданности я приложился к земле.
— Даже не думай! Сразу умрешь! У тебя — что, семь жизней?
— Некоторые считают, что уже нет ни одной, — сказал я. — Но ведь надо что-то делать!
— Ой! — Вишня приложила к пылающему лицу ладони. — Я, кажется, знаю… Есть противоядие… — дрожащими руками Вишня зажигала фонарь. — Я поищу, а вы подтащите Кузю к ручью, ему надо пить, пить…
— Подожди! Не ходи одна! — начал было я, но Вишня уже скрылась за деревьями:
— Я рядом! Помоги Пашке!
Пашка, белый, как вата, пытался тащить дракона к ручью. У него не хватало сил, и я тоже принялся тянуть зубастика, благо Кузя чуть-чуть перебирал короткими гусиными лапами. Мы и толкали его, и волокли, и это было мучительно, хотя ручей журчал совсем близко. Кузя стонал, как человек, и из его глаз, покрытых пленкой, катились большие капли. В какой-то момент я решил, что все это зря, — мы только мучаем бедное животное, но все-таки нам удалось приволочь дракона к берегу. Кузя был очень слаб, он уронил голову в ручей и, захлебываясь, стал глотать холодную воду, в которой плавали грустные осенние листья.
Я помчался искать Вишню и с облегчением увидел, что она уже возвращается, — растрепанная, запыхавшаяся, без плаща — его она сжимала в руках.
— Жив? — выдохнула она. — Вот это надо в пасть положить. И к ране привязать. Но только цветы и листья. Стебли колются, их нельзя… — она бросила на землю плащ, в котором скомкались мелкие пожухшие желтые цветы на коричневых ножках. Я ощутил резкий, но приятный аромат.
Некогда было расспрашивать, где Вишня нашла это растение и почему так уверена в успехе. Мы видели: хуже, чем есть, уже не будет. Кузя умирал.
Обжигая ладони (трава была колючая, как крапива), я дергал листья и цветы, рвал их в крошку и дрожащими руками вкладывал в зубастую драконью пасть. Вишня и Пряник не слишком умело приматывали к раненому уху травяные примочки. Бинт Вишня нашла в походной сумке, но его не хватило, и Пряник, порывшись в дорожном мешке, разодрал шарф, чтобы плотнее приложить компресс к драконьему уху.
— Сделали все, что могли… — тихо проговорила Вишня, когда мы наконец оставили дракона в покое. Кузя был еще жив — он дышал тяжело, прерывисто и сипло. Но глаза его были закрыты, а обвисшие крылья безжизненно упали. Дракон находился то ли в тяжелом сне, то в обмороке, то ли при смерти, и мы не знали, дотянет ли он до восхода солнца. Уже светлело — небо над нами стало бледно-лиловым, остро сквозило утренней сыростью.
— Бедный, бедный… — пробормотал Пашка и отвернулся. Мы видели, как вздрагивают его плечи, но ничего не говорили. Как успокоить человека, который теряет друга? Да и нам было жалко Кузю до слез. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, я спросил Вишню:
— Что это за трава? Ну, противоядие?
— Лилея жгучая. В заскальном лесу возле ручьев растет в изобилии, покрыта мелкими желтыми цветами с ярко выраженным горьковатым запахом, — бесцветным голосом произнесла Вишня — будто страницу из учебника прочитала. — Эффективно используется при любых видах отравлений.
«Если бы ты хорошо учил ботанику, ты бы тоже знал…» — наверное, хотела добавить Вишня, но вздохнула и сказала негромко:
— Отец говорил, что, если применить лилею в течение часа, она помогает. Но только…
— Что?
— Он имел в виду яд местных тварей. Гадюка, металлозубый жук, кровожадка… А тут — колдовская игла. Кто знает, что это вообще такое… Но будем надеяться.
— Будем надеяться, — эхом повторил я.