Читаем Крылатый пленник полностью

Немногим лучше оказалось положение и в цехе. Смонтированные станки покрывала упавшая штукатурка и обломки стен; в цехах стало светло — сквозь бреши врывался воздух и дневной свет. Оборудование превратилось в утиль. Помещение охраны со всеми личными вещами эсэсовцев полностью исчезло, превратилось в пыль. Восстановить здание было возможно, техника — полностью погибла. Но главная опасность таилась в том, что несколько бомб, попавших в здание и во двор, не взорвались. Американцы часто применяли замедленные бомбы, и немецкий прораб приказал тотчас же поставить всех заключённых на «разминирование». С карьера привели людей — жертв среди них не оказалось.

Заключённых разделили на несколько команд, по числу неразорвавшихся бомб. На почтительном расстоянии от команд расставили бледноватых конвоиров, приказав навести автоматы на работающих. Вячеслав Иванов и Раймон Пруньер попали в одну команду.

<p>2</p>

Орудия — кирка и лопата, лом и тяпка-мотыга. Ни отбойного молотка (компрессоры приказали долго жить), ни экскаватора: ведь при разминировании такая машина может пострадать. Заключённые, разумеется, не в счёт!

Сперва работа подвигается быстро — раскидывают верхний слой почвы, взрыхлённый и как бы взбухший от воздушной занозы, впившейся в тело земли. Выкопана метровая яма, заключённые опускаются в неё. Наружу вылетает грунт, видно мелькание лопат. Темп замедляется. Вот уже получился двухметровый котлован такой ширины, что в нём свободно работают плечом к плечу человек десять. Подходит прораб, боязливо глядит вниз:

— Абер форзихт, форзихт, ферфлухтес донерветтер… фердаммт нох маль![184]

Раймон подмигивает Вячеславу: разнервничался фриц! Боится, как бы самому не взлететь в воздух вместе с обречёнными.

И вот на глубине в три, иногда четыре, а впоследствии случалось и на пяти метрах, показывается смятая железка стабилизатора и чёрное тело фугасной бомбы. Иногда об неё позвякивают лопаты, и тогда прораб наверху непроизвольно отскакивает. По телефону вызывают специальную команду из какого-то лагеря в Розенхайме. Оттуда привозят молчаливого мужчину средних лет в цивильной одежде, с особой повязкой на рукаве. Он спускается в котлован, осматривает бомбу и показывает, где нужно ещё немного подкопать. Потом ему подают набор гаечных ключей. Бригаду поднимают из котлована на-гора, конвой отводят ещё дальше, с незнакомым специалистом остаются в яме только два помощника, по его выбору.

В этот раз он выбрал Вячеслава и Раймона и слабо улыбнулся им, обнажая бледные дёсны. Затем гаечным ключом очень решительно стал орудовать над взрывателем. Двое помогали: то поднажать, то подчистить. И вот — головка свинчена, «хирург» опять устало улыбается и… лезет в соседний котлован. Тела обезвреженных бомб тут же закапывали со всей смертоносной начинкой. Кранов для подъёма тяжёлых бомб под рукой не было, узники были слишком слабы. Самые мелкие бомбы извлекали и подрывали на карьере, тяжёлые закапывали. И поныне, вероятно, немало зданий в германских городах стоят на довольно «зыбком» базисе из начинённых тротилом американских невзорванных бомб, с вывинченными головками взрывателей. Сомнительный фундамент мирного благополучия!

Жить в разбомблённом гараже стало негде. Ремонт должен был занять недели две, чтобы вновь оборудовать помещения для эсэсовцев и заключённых. Всю «лагеркомандо Штефанскирхен» перевели временно в город Розенхайм. Узников поселили в каком-то пустующем здании торгового склада с глубокими подвалами, где было пусто, холодно и сыро, но сравнительно безопасно при налётах.

В самом городе тоже были десятки невзорвавшихся бомб. Они торчали в домах, вернее, под домами, пробивши крыши и перекрытия до подвала и зарывшись в грунт под фундамент. Они сидели в почве садиков и скверов, посреди улиц и площадей, на железнодорожных путях, у пакгаузов и складов. Участок с бомбой обносился заборчиком из досок, на ограде писали «ферботен», и население обходило её. Было много случаев неожиданных взрывов этих бомб среди ночи, когда городок спал. Рассказывали, что подрывалось и много детей, игравших близ запретных участков или тайком, из любопытства, пробиравшихся в ограды.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Виктор  Вавич
Виктор Вавич

Роман "Виктор Вавич" Борис Степанович Житков (1882-1938) считал книгой своей жизни. Работа над ней продолжалась больше пяти лет. При жизни писателя публиковались лишь отдельные части его "энциклопедии русской жизни" времен первой русской революции. В этом сочинении легко узнаваем любимый нами с детства Житков - остроумный, точный и цепкий в деталях, свободный и лаконичный в языке; вместе с тем перед нами книга неизвестного мастера, следующего традициям европейского авантюрного и русского психологического романа. Тираж полного издания "Виктора Вавича" был пущен под нож осенью 1941 года, после разгромной внутренней рецензии А. Фадеева. Экземпляр, по которому - спустя 60 лет после смерти автора - наконец издается одна из лучших русских книг XX века, был сохранен другом Житкова, исследователем его творчества Лидией Корнеевной Чуковской.Ее памяти посвящается это издание.

Борис Степанович Житков

Историческая проза
Жанна д'Арк
Жанна д'Арк

Главное действующее лицо романа Марка Твена «Жанна д'Арк» — Орлеанская дева, народная героиня Франции, возглавившая освободительную борьбу французского народ против англичан во время Столетней войны. В работе над книгой о Жанне д'Арк М. Твен еще и еще раз убеждается в том, что «человек всегда останется человеком, целые века притеснений и гнета не могут лишить его человечности».Таким Человеком с большой буквы для М. Твена явилась Жанна д'Арк, о которой он написал: «Она была крестьянка. В этом вся разгадка. Она вышла из народа и знала народ». Именно поэтому, — писал Твен, — «она была правдива в такие времена, когда ложь была обычным явлением в устах людей; она была честна, когда целомудрие считалось утерянной добродетелью… она отдавала свой великий ум великим помыслам и великой цели, когда другие великие умы растрачивали себя на пустые прихоти и жалкое честолюбие; она была скромна, добра, деликатна, когда грубость и необузданность, можно сказать, были всеобщим явлением; она была полна сострадания, когда, как правило, всюду господствовала беспощадная жестокость; она была стойка, когда постоянство было даже неизвестно, и благородна в такой век, который давно забыл, что такое благородство… она была безупречно чиста душой и телом, когда общество даже в высших слоях было растленным и духовно и физически, — и всеми этими добродетелями она обладала в такое время, когда преступление было обычным явлением среди монархов и принцев и когда самые высшие чины христианской церкви повергали в ужас даже это омерзительное время зрелищем своей гнусной жизни, полной невообразимых предательств, убийств и скотства».Позднее М. Твен записал: «Я люблю "Жанну д'Арк" больше всех моих книг, и она действительно лучшая, я это знаю прекрасно».

Дмитрий Сергеевич Мережковский , Дмитрий Сергееевич Мережковский , Мария Йозефа Курк фон Потурцин , Марк Твен , Режин Перну

История / Исторические приключения / Историческая проза / Попаданцы / Религия