Крылья

Внезапно из-за ближайшего к проходу стола вылез большой коренастый бородатый детина — почти полная копия того, телом которого я совсем недавно проверял здешний пол на прочность. И этот детина, кажется, тоже искал неприятностей, только в этот раз не со мной.

Он встал перед шерифом, возвышаясь над ним на голову, и прогудел:

— Так не пойдет, шериф. Ты уже дважды уходил не заплатив, Райро из-за тебя терпит убытки. А мы не хотим, чтобы его трактир закрылся. Расплатись, будь человеком.

Шериф остановился перед амбалом, отчеканив шаг, и бесстрашно воззрился на него снизу-вверх. Правая рука скользнула на рукоять меча, а лицо служителя закона сморщилось, будто он увидел перед собой крысу:

— Это что, препятствие правосудию? Не потерплю! Немедленно с дороги, или отправишься в камеру вместе с этими тремя! Говорят, холод и сквозняк живо ставят мозги на место! Я сказал — с дороги!

Трактир недовольно, хоть и очень тихо, загудел. Слишком тихо для того, чтобы гул набрал критическую массу и поднял людей с места, но загудел — и это уже хорошо. Значит, не до конца здешняя сытая жизнь забила в людях уважение к себе и друг другу.

Не только жизнь виновата. Не забывай, что отсюда забрали всех Алых. Раньше даже если людям что-то и не нравилось, они прекрасно понимали, что ничего с этим не поделать. Сейчас ограничения сняты. И скоро люди поймут, что не обязательно терпеть издевательства.

Очень скоро. Скорее даже, чем ты думаешь.

Но не прямо сейчас. И лучшим подтверждением этого стал амбал, который недовольно посопел, но все же отошел с дороги и сел обратно за стол, позволяя шерифу увести нас из кабака.

Ничего, детина, ничего. У тебя еще все впереди.

Мы вышли из трактира, обошли его по кругу и на заднем дворе обнаружилась большая деревянная карте, состоящая из двух половин, соединенных вместе металлическими полосами. В заднюю часть — с единственным крошечным зарешеченным окошком, и даже без каких-либо лавок внутри, — посадили нас, в переднюю погрузились солдаты, шериф сел на козлы и стегнул лошадей.

Местный аналог автозака застучал деревянными колесами по брусчатке, нас начало покачивать.

— И каков твой план? — впервые за все время открыл рот конунг.

— Попасть в тюрьму. — я радостно улыбнулся. — Где, как не там, быть тем людям, которые менее прочих довольны правлением императора?

— Неужели это изначально был твой план?

— Вовсе нет. — признался я. — Это импровизация.

— Прости мне мой скепсис, но для импровизации нужно понимать конечную цель. Иначе импровизация превращается в суетливые бесполезные и бесцельные действия. Какова твоя цель?

— С учетом всего того, что я успел узнать, цель проста. Поднять здесь восстание.

— Что ж, будь по-твоему. — кивнул конунг.

Спустя минут десять карета остановилась, и двери открылись.

— Выходите. — лениво велел солдат, придерживающий дверь.

Мы вышли из кареты и нас снова под конвоем завели в местную тюрьму. Это было небольшое каменное здание с голыми стенами что внутри что снаружи, поделенное на три помещения. В первом, маленьком, стоял стол, за которым сидел человечек в синем берете с пером, и небольшая пирамида с оружием. Далее, через решетчатую кованую дверь, можно было попасть во второе помещение, судя по наполнению — оружейную. И наконец третье помещение представляло собой ряд каменных камер, входы в которые перекрывались все теми же решетчатыми дверями.

— Имена? — лениво поинтересовался синий берет, слюнявя большое перо и занося его над листом бумаги.

— Максимилиан Жирнов, Тина Тёрнер, Конунг Теоден. — любезно ответил, едва сдерживаясь, чтобы не прыснуть.

Кто такой Максимилиан Жирнов?

Да хрен знает, не помню уже.

Писец трудолюбиво записал все имена, и нас развели по разным камерам.

В каждой камере оказалась дырка в полу, изображающая туалет, в углу, соломенный гнилой тюфяк вместо кровати, и железная миска прямо на полу. Таких камер было двенадцать, два ряда по шесть, и вместо нас — вот печаль! — в тюрьме был только один человек. Еще не старый, но заросший волосами так, что лица не было видно. Жирные сальные космы переходили прямо в бороду, и казалось, что передо мной какой-то леший. Он был бос, а от одежды остались какие-то жалкие клочки. Он тут явно давно.

Но он тут все же один. А я надеялся, что в тюрьме полным-полно местных… если не сопротивленцев, то хотя бы тех, кто просто недоволен режимом. Учитывая то, что из города как раз отозвали всех Алых, это было логично!