Крылья и цепи

Семь дней пролежал Дмитрий в постели. Участковый врач, выслушав больного, сказал, что у него грипп. Велел отлежаться. Но Дмитрий знал, что это был не грипп. А что — не хотел говорить ни врачу, ни Ольге. Он знал: если дня через три-четыре не пойдет на поправку, то болезнь может принять серьезный оборот. Последний раз, когда он выписывался из больницы, лечащий врач предупредил: если случится, что неожиданно начнет подниматься температура и он почувствует жгучую резь в груди в том самом месте, где оперирована аневризма, — нужно немедленно ложиться в клинику, иначе могут быть печальные последствия. Что это за печальные последствия — Дмитрий знал. «Летальный исход…» Когда Шадрин впервые услышал эту красивую, звучную фразу, он не предполагал, что на простом языке она означает: «Смерть».

«Только бы все одним ударом! Быстрей!.. Чтоб не отравлять жизнь другим».

…Но опасность миновала. На четвертый день Дмитрий встал и почувствовал, что боль в груди утихает, силы прибывают.

Похудевший, осунувшийся, он явился на работу. В коридорах стояла непривычная тишина. Почти все студенты и аспиранты разъехались по заводам на практику, многие профессора-специалисты были откомандированы на Волго-Дон.

Шадрин поднялся на кафедру. В кабинете сидел Костров. Около него, как всегда, крутился услужливый Терешкин. С порога Дмитрий понял по глазам профессора и Терешкина, что им все известно. На его приветствие Костров ответил суровым небрежным кивком и принялся читать журнальную статью, в которой он отдельные строки подчеркивал и делал на полях заметки.

— Николай Варлампьевич, я должен с вами поговорить, — тихо сказал Шадрин.

— Я занят. Поговорите с Терешкиным.

Крещенским холодом повеяло на Шадрина от этих слов. Он сел за лаборантский стол, на котором возвышалась груда запыленных папок, и не знал, за что приняться. Чтобы не нарушить тишины кабинета и не мешать профессору работать, Терешкин молча положил перед Дмитрием приказ директора о его увольнении. Приказ был написан в смягченных тонах:

«…Освобождается от должности заведующего кабинетом в связи с тем, что данная работа не соответствует специальности юриста».

Шадрин грустно улыбнулся:

— Сколько же я ходил в заведующих?

Терешкин приложил указательный палец к губам и поманил Шадрина в коридор.

Они вышли. Закурили. Коридор был пуст.

— Когда об этом… узнали в институте?

— Ты о чем — о драке или…

— О том и другом.

— Вчера вечером. Был у нас инструктор из райкома. Ларцеву и Кострову давал такого дрозда, что те только кряхтели да потели. — Терешкин говорил тихо, с оглядкой. Делая глубокие затяжки папиросой, он сочувствовал: — Да, попал ты, брат, в карусель. Говорят, дело твое — табак…

— Когда будут разбирать на бюро?

— В институте не будут. Вынесли сразу на бюро райкома. Как особый случай. — Терешкин боязливо огляделся вокруг и, поджав губы, развел руками: — Сам понимаешь: статейку пришивают незавидную… — Не успел Терешкин сказать что-то еще, как дверь кабинета открылась, и на пороге показался Костров. Он куда-то спешил.

— Сегодня и завтра меня не будет. К пятнице приготовьте сведения о работе с аспирантами. — Он уже сделал несколько шагов по направлению к лестнице, но на какое-то мгновение замешкался, потом остановился: — А я, признаться, от вас, товарищ Шадрин, не ожидал этого.

— Прошу вас, выслушайте меня, Николай Варлампьевич… — Шадрин приложил к груди руку, словно ему было больно произносить каждое слово.

— Я сейчас очень занят. Расскажите обо всем Терешкину. — Он спустился по лестнице. Шадрин еще долго слышал его тяжелые, упругие шаги.

Дмитрий зашел в партбюро, чтобы узнать, когда и куда ему явиться. Дежурный член бюро внимательно выслушал его и, подозрительно осмотрев с головы до ног, сказал, что ему необходимо сегодня же явиться к инструктору райкома партии.

В бухгалтерии Шадрину сказали, что расчет он может получить хоть сейчас: деньги уже выписаны.

— Подождите несколько минут в коридоре, кассир сейчас придет.

Дмитрий поблагодарил и вышел. «Все всё знают… О драке даже не говорят. Так, наверное, смотрят на предателей и на прокаженных».

Дмитрий не успел выкурить папиросу, как пришел кассир. Во взгляде кассира он уловил любопытство: «Вон ты какой!..»

…Шел проливной дождь. Он начался как-то сразу, неожиданно. Во дворе института ни души. Дмитрий вышел под дождь. Вахтер в проходной будке остановил его и сказал, что по приказанию директора он должен сдать пропуск.

— Мне еще нужно быть в институте. У меня здесь все документы.

— Придете за документами — выпишем разовый.

Шадрин сдал пропуск. «Какая оперативность!..»

Он вышел на улицу и потонул в густой сетке дождя. Шел неторопливо, заложив за спину руки. Такой походкой и с таким видом ходят люди, которым уже больше некуда спешить.

VI