Крылья Победы

На Каче родилось много традиций. Например, тому, кто впервые выпускался в самостоятельный полет, привязывали на стойки самолета красные флажки, чтобы все видели: он летит первый раз. И если из кармана инструктора торчат кончики флажков, значит, сегодня кто-то идет в самостоятельный. А они специально так делали, чтобы «подразнить» учлетов.

Все сроки нам были известны, вывозную программу закончили, значит, скоро выпуск в самостоятельный полет. Но этот день всегда наступал как-то внезапно. Инструктор старался неожиданно объявлять ученику о выпуске в самостоятельный. Опять же в воспитательных целях.

Так произошло и со мной. Когда я выполнил провозной полет, инструктор выскочил из кабины с ручкой управления. Он всегда вытаскивал ее, когда решал выпустить ученика в полет одного. Вижу, он с механиком укрепляет флажки, затем машет мне рукой и кричит: «Лети!» Меня это ошеломило: «Как? Самому лететь?» Но раздумывать некогда, поднял руку, инструктор разрешил взлет. Я дал газ и — пошел!

Теперь, вспоминая тот день, отчетливо знаю, что подготовка к самостоятельному полету прошла незаметно, поскольку я летал с инструктором, и он не дал мне времени поволноваться.

Один в воздухе. Кругом зеленая весенняя степь, вдали голубая вода, отражающая небо. Все делал «по-инструкторски». У нас заход на посадку был со стороны моря. Я знал, где надо выключать двигатель. Одно беспокоило: как выровнять и получше посадить самолет. Говорят, что первые посадки учлета — инструкторские. И действительно, посадка удалась, как и раньше с инструктором. Астафьев подошел, пожал руку, улыбаясь, спросил: «Ну как?» «Ничего», — говорю. «Ну, лети еще раз!»

Я выполнил второй полет. Тут уже и на размышление времени хватило.

Мы все больше чувствовали себя летчиками. Вскоре перешли к сложному пилотажу на учебной машине.

Полетел я с инструктором выполнять зачетный полет с посадкой на чужом аэродроме. Внимательно ориентируюсь, сличая карту с местностью. Хочется пройти точно по всем ориентирам. Для удобства планшет положил на колени, придерживаю его левой рукой. Подошли к аэродрому. Я произвел расчет на посадку и начал снижаться. Пока планировал, все шло хорошо. Стал выравнивать машину — потянул ручку управления на себя, а она не идет. Земля уже близко. Сначала я подумал, что это инструктор для проверки моего умения придерживает, но вот чувствую, что он сам ее рванул — и тоже безрезультатно. Еще мгновение, и мы врежемся в землю.

Только тут я понял, что это мой планшет мешает движению ручки. Мгновенно смахнул его с колен. Ручка теперь пошла легко, но от резкого движения самолет «вспух». Я удержал его, выдержал и посадил. Инструктор сразу ко мне с вопросом: что случилось? Я ему откровенно рассказал о своей ошибке. «Ругать не буду, — сказал он, — молодец, что не растерялся и сообразил. А то зубы повыбивали бы, могло и хуже кончиться».

Инструктор сказал так вовсе не по своей доброте, а исходя из господствовавшего тогда взгляда на летное обучение. Решительность, молниеносная сообразительность ценились выше всего.

Наконец нас выпустили, но вскоре я убедился, что в частях ценят не только диплом военного летчика. На первых пора большую роль здесь сыграл авторитет Качи и обучавших нас инструкторов.

Когда мы прибыли в 30-ю эскадрилью Московского военного округа, то одновременно с нами приехали выпускники Борисоглебской школы. В отряде, где я оказался, было поровну тех и других. Пришли к командиру. Он спрашивает:

— Какую школу кончил?

— Качинскую.

— Кто был инструктором?

— Астафьев.

— Знаю, хороший летчик. И ты должен так летать, он плохих не выпускает.

Спрашивает у приехавшего из Борисоглебской школы:

— Кто инструктор?

Услышав фамилию, заключает:

— Посмотрю, как ты летаешь.

Авторитет инструктора был тогда определяющим. В подготовке летчиков сильно проявлялась его индивидуальность.

Командиры верили: хороший наставник плохого летчика не выпустит. Если инструктора не знали, то обязательно проверяли новичка в полете.

Прошли первые два месяца нашей службы в части. И вот в отряде произошла катастрофа. Младший летчик Пронин, выполняя полет на Р-1, на последнем развороте перед посадкой потерял скорость. Самолет сорвался в штопор. Не сделав витка, он ударился о землю и разбился. Вместе с пилотом в самолете находился техник. Он тоже погиб.

После этого тяжелого случая в часть прибыл командующий авиацией Московского военного округа герой гражданской войны Иван Ульянович Павлов. Он прилетел на истребителе, сделал над аэродромом несколько фигур и отлично приземлился. Мы стояли в строю, смотрели и восхищались. Потом он подошел к нам, поздоровался, что-то решительно сказал командиру бригады. Тот сразу же приказал командирам трех отрядов вызвать из строя по одному летчику. От 18-го отряда вышел Амбольдт, от 22-го — я, от 24-го — Березовский.

Павлов приказал нам вывести машины из ангаров, положить на заднее сиденье по мешку с песком и привязать. Это делалось для нормальной центровки. Потом громко, чтобы слышали все летчики, объявил: