Крылья Победы

Летать тогда учили, главным образом опираясь на физические данные курсанта, надо было иметь отличное зрение, слух, чувство равновесия. Самыми главными качествами считались воля и сообразительность. Ведь оборудование самолета состояло всего из нескольких приборов: контроля работы двигателя, показателя скорости, компаса и высотомера. Все остальные характеристики полета летчик должен был определять чутьем, проявлять сообразительность.

Каждому из нас, конечно, хотелось попасть к самому лучшему инструктору. Особенно восторженно учлеты говорили о начальнике вывозного отделения — первого на нашем пути к небу — Людвиге Юрашеке. Это немецкий летчик-интернационалист, перелетевший в Советскую Россию. Из рассказа Юрашека мы узнали, как это произошло. Однажды в расположении Первой конной армии С. М. Буденного приземлился немецкий самолет «Эльфауге». Из кабины вылез летчик, которого с интересом ждали буденновцы.

— Людвиг Юрашек, — стукнул себя в грудь немец. — Я — спартаковец.

Он рассказал, что за активную деятельность в рабочей организации был посажен в тюрьму. Когда на фронте не стало хватать летчиков, его, прошедшего летную подготовку, выпустили из заключения и доверили ему самолет. Получив задание, он полетел к линии фронта и… перелетел к нам.

— Хочу защищать Советы, революцию! — такими словами закончил свой рассказ Юрашек.

Вначале Людвиг занимался ремонтом самолетов. А когда освоился с новой обстановкой, командир стал посылать его на боевые задания. Юрашек проявил себя способным воздушным разведчиком, мастером бомбометания. После гражданской войны он пришел в наше училище инструктором.

О Юрашеке шла слава как о прекрасном летчике. Было известно также, что он не любит «маменькиных сынков». Чем отважнее и смелее учлет ведет себя в самолете, тем с большей охотой он с ним занимается.

Всех прибывающих учлетов он проверял в воздухе сам. Сначала смотрел, как новичок рулит машину, потом с каждым летал. В воздухе он делал резкие крены и развороты, наблюдал в зеркальце за поведением учлета Если убеждался, что парень теряется, плохо ориентируется в воздухе, зажимает ручку, то обычно говорил: «Слушай, молодой человек, аэроплан не для тебя. У тебя нет характера». То же самое Юрашек повторял на учебно-летном совете, и учлета отчисляли. Такая «методика», опиравшаяся не на науку, а на личные впечатления и авторитет, приводила иногда к ошибкам. Некоторые отчисленные курсанты упорно добивались, чтобы их допустили к обучению, и впоследствии становились хорошими летчиками.

Учиться мне довелось в первом вывозном отделении, которым командовал Юрашек. Моим инструктором , был его воспитанник Николай Иванович Астафьев, комсомолец, недавний выпускник Качи. Он тоже отбирал наиболее крепких курсантов, уверенно реагирующих на всякие неожиданности в полете. Поэтому и наша группа, состоявшая из пяти человек, не избежала потерь. Отчислены были неловкие, физически слабые ребята.

Все учлеты сами готовили машину к полету. Тогда применялись ротативные двигатели, при работе они выбрасывали касторовое масло, так что вся нижняя часть самолета и плоскости покрывались масляной пленкой, на нее садилась пыль. Нелегко было отмыть машину. Но еще тяжелее перекатить ее руками после посадки на старт. Рулить на работающем двигателе разрешалось только выпускникам. Преодоление этих трудностей способствовало закалке будущих летчиков, воспитанию у них трудолюбия.

Чем мне еще запомнился первый год учебы? Тогда, в 1926 году, вместе с нами, юнцами, готовились стать летчиками опытные кадровые командиры — краскомы, имевшие награды за гражданскую войну. Среди них Медянский, Рыженков, Скрипко, Коробов. Как правило, они избирались старшинами групп. Вначале и мы предложили, чтобы старшиной нашей группы стал краском Кустов — энергичный, опытный командир. Но инструктор попросил его не загружать. Второй краском Гриша Устинов сам заранее предупредил, чтобы его не выдвигали старшиной. Ливадии тоже отпросился. Я употребляю слова «попросил», «предупредил», потому что должности старшины классного и летного отделений были выборными. Когда краскомы отказались, то товарищи назвали мою кандидатуру. Командование утвердило ее.

Вспоминается первый полет с инструктором. Радостное солнечное утро. В груди все поет: я полетел! Это было блаженнейшее состояние. У меня, как говорят, «земля пошла кругом». Смотрю и думаю: как же я научусь сам летать, когда земля поворачивается — то поднимается, то опускается. Конечно, я никому не признался, боялся, что отстранят от полетов. Решил: посмотрю, что будет дальше. И все учлеты так помалкивали. Спросит инструктор что-нибудь, каждый отвечал: как же, видел, знаю.

Со второго полета ощущение вращения земли пропало. Мы поняли: смотреть надо на горизонт, тогда ясно видно, что самолет накреняется, а не земля. Сразу дела пошли лучше.