Крылья в багаже. Книга вторая

Мысленно композиция второй книги поделилась у меня на три части: Сейшелы, Москва, Генуя и Беляниново. Финальную часть, касающуюся "закрывания" сюжетных линий Фертовского-старшего и Маши, Вики и Вадима, разговора о фильме в самом конце, — я не считаю, потому что по композиционной роли это чистый пример эпилога, который обычно выделяется не как самостоятельная часть, но как необходимый для жанра романа финал. А самостоятельных частей, на мой взгляд, три, каждая из которых проводит и развивает главную мысль, питающую весь сюжет книги, а также, по-видимому, задумки относительно всего произведения в целом: первая — идиллическая — часть связана с понятием Абсолютного счастья, испытываемого Надей и Николаем. Воспоминания о первом вечере Нади у Николая дополняют картину этого счастья и сразу определяют их отношения — очень трепетные, очень доверчивые и даже безоблачные. Характер Николая, описанный как непростой, но очень привлекательный, не мешает любоваться этим героем с самого начала и до конца, и все его поступки воспринимаются в ключе умилённом, трогательном, потому что почти все действия, мысли и поступки Николая даны как бы глазами Нади, даже в те моменты, когда она его не видит, а автор применяет интроспекцию, забираясь в душу героя и рассматривая её изнутри, с психологической точки зрения. Тем не менее, сама автор часто смотрит на него глазами Нади, тем самым подчёркивая, как глубоко чувство героя и образ любимой им женщины проникает в его сознание и душу, он как бы впускает в себя Надежду (во всех смыслах этого имени — в частности и в нарицательном тоже, конечно), и становится частью её. Так же и Надя — впускает в себя Николая (но её образ более сложный, она — главная героиня и её мы знаем лучше Фертовского, потому что всё повествование подано с её точки зрения и крутится вокруг неё) — и это взаимопроникновение между ними, как на физическом, так и на духовно-психологическом уровне, происходит именно в первой части на Сейшелах. Поэтому это такая длинная и подробная часть, основанная именно на понятии абсолютного счастья, которое и заставляет героев неразрывно слиться друг с другом. Поэтому и их краткая ссора во второй части так мучительно переживается обоими ("Не мог он сейчас вернуться, не мог, не было сил ни на разговор, ни на объяснения. Хотелось просто исчезнуть, раствориться") И поэтому в этой части мало действия — и оно не подразумевается там, — так как читатель должен сосредоточиться на идее слияния двух этих персонажей. Первая часть также прогнозирует и дальнейшие проблемы персонажей (пророческий сон Нади), и финал — не смотря на все перипетии, герои должны остаться вместе в любой ситуации, а вероятнее всего финал будет счастливый, потому что заслужен героями ещё в первой книге.

Вторая часть — московская — в неё включаются все истории с Гелой, Фертовским и Викой, Вадимом, и, конечно, Николаем и Надей. Интересен образ Гелы и её мужа, особенно в контексте современной фантастики и увлечения мистицизмом действительно большим слоем общества. Конечно, благодаря сну Нади, образ Гелы читаем с самого начала, она сразу является как демон, соблазняющий Николая, проникающий таким образом в его жизнь и вредящий ему и, главное, Наде. Помня о том, что счастью героев будем мешать женщина "с небесным именем", читатель сразу выделяет её из прочих персонажей и опасается с первого же появления, с первого же упоминания Фертовским-старшим, хотя он и не называет её по имени. Интересна и заметна, конечно, этимология имени: с одной стороны, имя действительно небесное — "Ангела", с другой стороны, форма "Гела" напоминает о булгаковской Гелле — живом мертвеце, вампире и приспешнице Воланда. Её увлечения колдовскими чарами, славянской демонологией окрашены негативной энергетикой, и она предстаёт как самый пугающий и опасный персонаж, к тому же способный принимать облик смерти-Мараны и ночной бабочки-вампира.