Крыло беркута. Книга 1

Она рванула ворот платья. Платье порвалось. Обнажился белый бугорок груди с розовой пуговкой соска. Мулла, остолбенев, уставился на это не виданное им чудо. О, аллах! Бесконечна щедрость твоя! Каким богатством одарил раба своего!..

Однако надо было думать не об этом, а о том, как успокоить обезумевшую женщину. Мулла, откинув плетку, замахал руками, как бы пытался оттолкнуть Минзилю, надвигавшуюся на него.

— Не буду я тебя бить, не буду! Опомнись!

Поспешно взобравшись на нары, Апкадир забормотал молитву. А Минзиля, сев на край нар, зарыдала. Мулла счел за лучшее не обращать на нее внимания. Пусть рыдает. Он тем временем займется вечерним намазом…

Долго рыдала безутешная женщина. Наконец, рыдания сменились всхлипами.

За окнами потемнело. Мулла сдернул с укрепленной над нарами жерди две подушки и лег. Сказал нерешительно:

— Ты это… ложись тоже. Спать пора…

Минзиля покорно легла рядом и лежала не шевелясь, упершись неподвижным взглядом в потолок. Апкадир не решался обнять ее. Обнимать такую — что мертвую ласкать. Посопел, посопел и уснул.

Проснувшись утром, мулла увидел Минзилю и несколько удивился. Потом вспомнил, что женился. Она лежала спиной к нему. Спала, съежившись, как испуганный котенок. В душе муллы что-то шевельнулось. Может быть, нежность. Может быть, благодарность за то, что она лежит рядом, порождая надежду на отрадные перемены в его одинокой жизни. Он растроганно прикоснулся к ее плечу, даже легонько погладил…

32

Племя Ирехты раскололось надвое…

Замечено: к дому, где кто-либо умер, слетаются вороны. То ли они чуют запах покойника, то ли привлекает их пища, которую люди разбрасывают по обычаю, чтобы умилостивить полузабытых древних богов. Так или иначе, когда появляется покойник, появляется и множество воронов.

Вороны, отвратительно каркая, ссорятся, заранее делят ожидаемую добычу, вселяют в души людей тревогу. Но тело покойного предается земле, зловещие птицы улетают и жизнь продолжается обычным порядком. Иное дело, если слетевшиеся к трупу имеют человеческое обличие и тем более — звание турэ. В этом случае карканье продолжается до тех пор, пока самый сильный не заклюет или не отпугнет тех, кто послабей.

Баскак Салкей быстро остудил пыл Шакмана, явившегося к ирехтынцам на запах добычи. Тамьянский предводитель поспешно убрался обратно, будто окаченный холодной водой. Другие сторонние турэ, видя, что ничего тут не выгадают, тоже потихоньку разъехались. Взгляды ирехтынцев обратились к Авдеяку. Хоть и молод егет, говорили о нем, а сообразителен. Ему, говорили, и блюсти место Асылгужи, как-никак — родственник покойного, хоть и дальний.

Салкею, конечно, ничего не стоило бы заклевать этого птенца с неокрепшими еще косточками, но сам он встать у власти в племени не мог, да и не стремился к этому. Пусть предводителем станет Авдеяк. Пусть потешится. Пусть по младости натворит побольше глупостей. Тогда можно будет притянуть его к ханскому суду и извлечь наибольшую пользу для себя.

Ханский суд — мудрый суд. Мудрей змеи. Любое дело может повернуть в любую сторону. Может, скажем, даже освободить племя от ясака, объявив все его достояние достоянием хана. А свободных людей, обвинив в неблагонадежности, приговорить к рабству. Так ли, сяк ли, но Салкей получит неограниченную власть над племенем. Пока что он все же стеснен в правах. Пока он — лишь сборщик ясака. А станет властителем судеб.

С такими вот мыслями отбыл Салкей с поминок.

Акхакалы племени собрались на совет. Посудили-порядили, кому доверить власть, и остановились все на том же Авдеяке. Авдеяк же не сомневался в этом и сразу повел себя чересчур уверенно.

— Кого ж еще вы можете назвать! — сказал он откровенно. — Давайте, собирайте народ, объявляйте!..

— Погоди, улан, не спеши, — возразил один из акхакалов. — Поспешность в твоем деле опасна. Тебе вручается судьба племени, судьба всех ирехтынцев. Ничего не предпринимай, не посоветовавшись.

Авдеяк пропустил это мимо ушей.

— Соберите народ, объявите ему свое решение, а я объявлю свое…

— Коль решение у тебя верное, незачем его скрывать. Сообщи сначала нам.

— Почему бы и не сообщить? Скажу прямо: я решил увести племя отсюда!

Акхакалы заволновались.

— Увести с земли предков? Зачем?

— Куда поведешь?

— Нет, нет, не спеши с этим!

Авдеяк выслушал акхакалов с невозмутимым видом.

— Вы спрашиваете, почему я так решил. А потому, что не будет нам тут житья. С кончиной дяди Асылгужи лишилось племя щита своего. Дядя Асылгужа — в могиле, и слава племени похоронена с ним. При нем мы были знатны. Его имя ограждало нас от многих напастей. Он ладил с ханом. Теперь этого нет. Баскак Салкей уже когтит кара-табынцев. Он не оставит нас в покое. Пока мы не потеряли все, надо уйти!

Акхакалы пришли в смятение. Доводы юноши казались неотразимыми. Но покинуть родную землю! Нет, это так просто не решается. Над этим надлежит хорошо подумать…

— У вас не хватает решимости взглянуть правде в глаза! — сказал Авдеяк. — Что ж, думайте. Я сам объявлю о своем назначении и своем решении.