Крыло беркута. Книга 1

Молодой турэ, выйдя на крыльцо, распорядился созвать народ. Многие ирехтынцы уже толклись близ дома покойного предводителя, ждали, что скажут старейшины. Остальные сбежались мигом.

Всех волновал вопрос, кто заменит Асылгужу. Оказалось — Авдеяк. Он сам объявил себя предводителем. Вышедшие на крыльцо акхакалы покивали, подтверждая его сообщение.

А далее началась сумятица. Решение молодого турэ сменить место обитания раскололо племя надвое.

Одни поддержали Авдеяка, найдя его доводы разумными или выгодными для себя. Другие запротестовали или склонны были хотя бы поразмыслить, прежде чем сделать рискованный шаг.

Сторону Авдеяка сразу приняли те из сородичей Асылгужи, которые при его жизни, прикрываясь его тарханством, уклонялись от внесения своей доли в ясак. Их, правда, было немного. Они согласились уйти в другие места, чувствуя, что здесь им придется туго. Нижний слой ирехтынцев, хлебавший нужду и при Асылгуже-тархане, натерпевшийся горя как из-за баскакских поборов, так и в силу алчности своей знати, готов был последовать за новым предводителем в надежде на лучшую жизнь: авось, там, в других местах, солнышко ласковей светит. Но те, кто не хотел расставаться с родной землей, опровергали этот довод: другого солнца не найти и от тени своей не уйти; день ли, год ли пройдет, а баскак все равно тебя найдет…

В конце концов сторонников переселения оказалось больше, чем желающих остаться на обжитом месте.

Вроде бы, сделан выбор — расходись мирно-тихо по сторонам. Однако не сумели расстаться мирно.

Может быть, причиной шумихи послужила чрезмерная горячность Авдеяка. Или же искала выхода ярость, порожденная в людях событиями последних дней. Душа каждого была подобна труту, готовому загореться от самой малой искры. Высек ее Авдеяк. И едва не вспыхнуло пламя междоусобицы.

Убедившись, что ближайшие родичи и свойственники собрались в путь, Авдеяк выехал верхом на майдан, где толпились и отъезжающие, и остающиеся. И прозвучало давно не звучавшее слово:

— Буркут!

Тут же несколько егетов подхватили клич, но смолкли, потому что их голоса перекрыл суровый окрик:

— Не сметь!

Один из остающихся, здоровенный детина, вырвал из плетня кол и направился к Авдеяку. Сторонники молодого предводителя кинулись отнимать кол, полагая, что здоровяк замыслил убийство, но он легко раскидал их, сделал еще несколько шагов к Авдеяку и воткнул кол в землю.

— Не тревожь клич племени! Он остается здесь, у могил наших предков!

Послышались оскорбительные для предводителя выкрики:

— Нос у тебя не дорос до священного клича!

— Нет тебе дела до него!

Авдеяка это не смутило. Он поднял коня на дыбы, привстал на стременах и, вскинув плетку, закричал:

— Хозяин клича я — глава племени! Слышите? Кто хочет иметь клич, тот может идти со мной. Святыни, завещанные Буркут-бием, мы уносим с собой. Бурку-у-ут!

Теперь зашумели обе стороны, стараясь перекричать друг друга. Перекричало большинство, поддержавшее нового турэ. Провожаемый злыми взглядами, Авдеяк увел своих сторонников искать счастье в чужих краях.

Хотя дорога всегда нелегка, откочевавшие ирехтынцы с особыми трудностями не столкнулись, да и ушли не так уж далеко. Добравшись до устья Таныпа, круто свернули на север. Двигались не торопясь, делая короткие переходы, дабы ни люди, ни скот не переутомились. Миновали лесистую долину Ярмеи, вышли к просторным лугам, что тянутся вдоль Буя, и остановились. Впереди начинались земли гайнинцев. Надолго ли остановились — толком не могли сказать ни турэ, ни последовавшие за ним акхакалы. Огляделись — место подходящее. Тут и решили укорениться, не захотелось идти дальше.

Обживающее новое место племя — что брошенное во влажную почву семя: наливается жизненной силой и идет в рост. Конечно, если в пути не потерпело большого урона, если место выбрано удачно, если год выдался благоприятный… Переселившимся ирехтынцам пока что все благоприятствовало. Соседи заговорили о них уважительно. Оранлы Ирехты, то есть Ирехты, Имеющее Клич, — так стали их называть.

А та часть племени, которая осталась на прежнем месте, получив название Орансыз Ирехты, — Ирехты Без Клича, — начала хиреть, как дерево, расколотое молнией. Кое-кто из ирехтынцев без клича принимался кричать: мы, де, корень племени, ни древа своего, ни клича, ни тамги не отдали. Но крик этот разве лишь сами они и слышали, до других он не доходил. А безжалостное житейское море накатывало волну за волной на их берег, размывало его, оголяя корни покалеченного древа.

Ирехтынцы с кличем тоже благоденствовали недолго. Не зря им было сказано, что другого солнца не найти и от тени своей не уйти. Спаслись они от когтей одного хищника, но угодили в когти другого. Баскак, рыскавший по земле гайнинцев, прослышав о переселенцах, незамедлительно наведался к ним. Он казался не столь свирепым, как Салкей, печально вздыхал, объясняя, что обязанности у него тяжкие, тем не менее обобрал нещадно. Подрезал крылья племени и уехал, пообещав наведаться снова «в должное время». Обещание свое баскак выполнил, наведался вскоре, потом опять и опять…