Крыло беркута. Книга 2

— Тот грех был совершен твоими руками.

— Верно, моими. Но ради кого? Не ради же меня самой, а ради тебя.

— Аллах должен простить меня. Я просила его об этом в своих молитвах! Я сделала пожертвования сеидам и ишанам! Я размножила Коран!

— Аллах милостив, дорогая ханбика. Дети адамовы грешат и грешат, а он прощает. Не мучайся так из-за единственного греха. Годы твои, ханбика, уходят. Пока красота не увяла, не лишай себя удовольствий.

— О чем ты? О каких удовольствиях толкуешь?

— Вон какого знатного да ладного егета ввел хан в придворный круг! Заметила?..

— Ввел неразумный, ввел…

— Не упусти его, ханбика, на сторону, не проспи свое счастье!

— О всемогущий, помоги мне!

— Он придет к тебе сегодня вечером. Жди…

Энергичная и хитрая Гуршадна провела только что освоившегося во дворце Кужака к постели Суюмбики тем же путем, которым около двадцати лет назад провела Сафа-Гирея. И Суюмбика, мстя своему нынешнему богоданному мужу Сафа-Гирею, приняла Кужака с таким же пылом, с каким около двадцати лет назад, ни во что не ставя тогдашнего богоданного же мужа — молоденького Янгалия, — нырнула в объятия Сафа-Гирея.

Кужак, намного уступавший ей в возрасте, разбудил ее впавшие в дремоту чувства и с каждой встречей все более распалял их. Все сильней и сильней увлекалась Суюмбика молодым своим любовником, теряя власть над собой, и однажды мелькнула у нее мысль — не избавиться ли ради Кужака от Сафа-Гирея. Сначала эта мысль испугала Суюмбику, но понемногу она свыклась с ней. Обида, жажда мести и любовь, слившись воедино, толкнули ее на решительный шаг. С помощью той же Гуршадны убрала и второго мужа.

Яд в чашу Сафа-Гирея был подсыпан, когда он пировал во дворце со своими приближенными. По городу разнеслась весть: хан скончался во хмелю. Народ истолковал ее по-своему: хан упился до смерти.

Отравление Сафа-Гирея не принесло Суюмбике счастья, а только приблизило ее собственный печальный конец.

Кужаку не удалось стать ханом. Не получил поддержки замысел, родившийся в постели Суюмбики в часы любовных утех. Кужака казанцы отвергли самым решительным образом.

Стоявшие за Сафа-Гиреем крымцы и ногайцы лихорадочно искали ему замену. Нужен был человек умный, проворный и решительный, способный держать ханство в твердых руках, а главное — способный в эти неспокойные времена возглавить противоборство с быстро набирающей могущество Москвой.

Нашлось немало охотников завладеть казанским троном и в самой Казани.

Однако находчивей и хитрей всех оказалась Суюмбика. Опираясь на военную силу, собранную Кужаком, она сумела утвердить наследником престола своего двухлетнего сына ханзаду Утямыш-Гирея.

Власть в ханстве перешла в руки Суюмбики, и это еще более приблизило ее жизнь к трагическому исходу.

5

Из Казани было послано спешное письмо крымскому хану Сахиб-Гирею. Кто и какой дорогой послал — Суюмбика до поры до времени не знала. Уведомил ее о письме глава казанского духовенства сеид Кулшариф.

— Ханство наше в опасности, — сказал хранитель веры, — трон лишился сильного и деятельного правителя, но, будем надеяться, Сахиб-Гирей-хан не откажет нам в помощи…

Сеид вошел в покои Суюмбики, не испросив разрешения. В иные времена, при ином стечении обстоятельств Суюмбика осадила бы его выговором или, по меньшей мере, упрекнула бы. Но сейчас ей пришлось стерпеть бесцеремонность сеида.

— Надо было в первую очередь послать гонца в Малый Сарай, — заметила она, стараясь говорить как можно спокойней.

— Возможность сделать это, уважаемая ханбика, оставлена тебе. Ибо здесь ближе всех к Ногайской орде стоишь ты.

И нрав, и повадки Кулшарифа, стремящегося выглядеть одним из благочестивейших сеидов, Суюмбике знакомы давно. Она кинула на него неприязненный взгляд, но вдруг почувствовала удовольствие от того, что этот изворотливый и жестокий по натуре человек томится, вынужденный разговаривать с ней стоя. И долго еще она не предлагала ему сесть. «Если ты — сеид, так я — правительница ханства, — говорил ее выразительный взгляд, — если в твоих руках — мечеть, так в моих — трон!»

— Не следует, уважаемый сеид, забывать, что у казанского трона есть хозяин!

— Нет-нет, уважаемая ханбика! Как можно! Да будет мягка его колыбель!

Он чуточку дерзит, этот сеид, напоминая о возрасте хозяина трона. Дерзит, потому что недооценивает ум и волю Суюмбики, а свою роль в управлении ханством переоценивает. Всем своим видом, даже походкой хранитель веры подчеркивает свою значительность. Мелкий дворцовый служитель, скажем, ходит сутулясь, зыркает глазами туда-сюда, готовый в любой миг переломиться в поясе перед вышестоящим. Сеид Кулшариф вышагивает, держа тело так прямо, будто проглотил посох, и глядя только прямо перед собой. Он несет самого себя, как несут драгоценный сосуд. Да и в самом деле не дешево досталось ему нынешнее его положение. Сколько мертвых тел пришлось перешагнуть на пути к славе и власти! Скольким шейхам, имамам и сеидам укоротил он жизнь! Одному лишь аллаху доподлинно известны тяжкие грехи Кулшарифа, но аллах пока прощает их, принимая, должно быть, во внимание, что сеид усердно служит ему самому.