Он роздал все свои деньги, оставив себе на всякий случай лишь пару монет.
— Пользуйтесь на здоровье!
Охранники смотрели на него с некоторым удивлением: уж не тронутый ли слегка этот егет? Кто-то из них сказал нерешительно:
— Возблагодарим, что ли, братцы, всевышнего?
Все взмахнули руками, мазнули ладонями по щекам:
— Аллахи акбар!
Охранник, который первым увидел Ташбая и пытался отогнать его от бани, теперь сказал миролюбиво:
— Будь спокоен, постараемся отыскать этого… как его, Аккусюка. Не забудь, братва, — Аккусюк!
— Уж, пожалуйста, скажите ему: пусть найдет возможность заглянуть сюда, к этой бане.
Я буду ждать тут. Может, охранники, вот как вы, захотят помыться, и он с ними придет, может, один сумеет выбраться…
Оставив Ташбая у входа в баню, новые его знакомцы шумной гурьбой ушли в город.
Ташбай нисколько не сожалел о том, что раздал полученные от Суюмбики деньги. Прежде он никогда не имел денег, не умел обращаться с ними, и мешочек с серебром тяготил его: вдруг потеряет или украдут! Теперь он почувствовал облегчение. Хорошо, что деньги достались таким же, как он сам, бедолагам. Кто-кто, а уж Ташбай на себе испытал всю тяжесть подневольной жизни в ханской охране. Все равно деньги разошлись, распылились бы, а так хоть людей порадовал! И самое главное — это, может быть, поможет ему вызволить товарищей. Пришлют Аккусюка, так с остальными связаться будет не трудно. Об одном только он не подумал: коль Аккусюк найдет возможность прийти и как-нибудь удастся вызволить других, денег на дорогу не осталось. Но ничего, все образуется, лишь бы они оказались на свободе.
Да, надо ведь еще найти себе приют, да такой, чтоб не спускать глаз с бани, раз уж назначил встречу возле нее. Надо все время крутиться рядом с ней. Как быть? А просто: поклониться хозяину бани, наняться к нему на работу!
…Мухамет-Тагир-эфэнде, оглядев его с головы до ног, спросил:
— Откуда ты пришел?
— Ниоткуда. Тут живу.
— Врешь, небось! Знаю я вас! Воровал? У меня не своруешь, не надейся. Порядок у меня такой: с темна дотемна — на ногах. Понял? Иди, берись за дело!..
В ожидании Аккусюка Ташбай проработал около недели. Измотала его эта работа похлеще, чем охранная служба. Наконец, терпение у него лопнуло — плюнул на баню и пошел в город.
А в городе произошло или должно было произойти что-то необычное. Из переулков на улицу, по которой шел Ташбай, стекался народ. Вскоре он уже шагал в толпе, стараясь понять, куда направляются люди, зачем, чего хотят. Но понять что-либо по обрывкам разговоров было трудно, и он обратился к человеку, шагавшему рядом:
— Что, агай, случилось? Куда люди идут?
Тот почему-то не ответил, отозвался другой — долговязый, пожилой мужчина:
— Хан устроил зрелище для народа, велено посмотреть.
— Как это — «устроил зрелище»?
— Разве ты, сынок, не знаешь, как устраиваются ханские зрелища? Берут, к примеру, тебя, надевают на шею петлю и вздергивают на столб, чтоб все увидели твой светлый лик.
— Что — повесили кого-нибудь?
— Именно, сынок. Сам вот увидишь.
— А за что? За что повесили-то?
— На хана, говорят, руку поднял, на нашего высокочтимого нового хана.
— Как поднял?..
— Ну, как… Убить нацелился, да не сумел, бедняга.
— Почему?
— Ты, егет, прямо-таки как дитя!.. Ума, выходит, не хватило, вот почему!
И Ташбай, и человек, отвечавший на дотошные его вопросы, замолчали. Верней, пришлось прервать беседу. Где-то впереди люди остановились, а идущие сзади напирали, толпа уплотнилась. Долговязый дядька с Ташбаем выбрались в сторонку. Ташбай не вытерпел, опять спросил:
— А где его схватили?
— Там, где кинулся на хана, где же еще!
— А с чем кинулся?
— Не с топором, наверно. Он сам был в охране, — пояснил дядька и, понизив голос, добавил: — Я бы на его месте хороший нож всадил…
У Ташбая сердце сжалось в недобром предчувствии. Неужто?.. Он не успел додумать, собеседник потянул его вперед:
— Гляди, вон он, человек, поднявший руку на самого хана!..
Ташбай взглянул туда, куда указал дядька, и замер. На перекладине виселицы, поставленной на площади перед воротами ханской крепости, висело, покачиваясь, очень знакомое ему тело.
— Аккусюк! — вскрикнул Ташбай.
— Молчи! — дернул его за рукав спутник и потащил назад. — Ты знаешь этого человека? — негромко спросил он, немного погодя.
— Да. Мы с ним…
— Ш-ш-ш! Смывайся-ка поскорей отсюда. Как бы «ханские глаза и уши» не сцапали тебя!
Ташбай уже двинулся было по той же улице в обратную сторону, как дядька догнал его.
— Пошли-ка вместе, а то и впрямь голову потеряешь…
К ним присоединился еще один человек, все время безмолвно следовавший за смелым незнакомцем.
26
Устроенное ханом страшное зрелище потрясло Ташбая, долго он не мог прийти в себя. Мир для него померк. Бледный, в лице ни кровинки, шагал он, с трудом превозмогая внезапную слабость, охватившую все тело, точно после тяжелой болезни. Может быть, он разрыдался бы, как ребенок, но постеснялся заботливого своего спутника. Отвернувшись от него, Ташбай проглотил стоявший в горле комок, сказал горестно:
— Говорил я ему: не горячись! Не послушался…
— Откуда ты его знаешь?