Крым 1942

Тут Митрофан Иванович Васильченко прав, ничего не скажешь: толстый, словно боров, комиссар с узкой щелочкой заплывших жиром глаз орал на меня так, что я всерьез обнадежился на скорый инсульт у Лисина. Аж жилы на лбу надулись, голос сорвался, а вот апоплексического удара я так и не дождался, к собственному вящему сожалению. Если же свести речь полкового комиссара к общему знаменателю, избавив ее от угроз, мата, оскорблений, то смысл ее сводится к тому, что начинать атаку я должен был со всеми, всей ротой. И точка. Никакого логического обоснования, никакого понимания того, почему я сделал так или иначе, никакой скидки, что рота понесла меньшие потери относительно других подразделений, даже несмотря на то что первой пробила оборону врага и обеспечила успех батальона, – ничего. Поначалу все происходящее казалось мне каким-то неадекватным фарсом, но в какой-то момент до меня дошло, что боров всерьез считает успех моего подразделения серьезнейшим нарушением… Впрочем, именно тогда за меня вступился Васильченко, но нарвался на неожиданно грубый ответ – Лисин даже пообещал накатать на него то ли рапорт, то ли жалобу начальнику гарнизона подполковнику Дюльбину. И ведь настучал же, уродец! А тупой как пробка Дюльбин, не имеющий ни достаточного боевого опыта, ни образования, ни знаний, поставленный начальником гарнизона Воронежа потому, что относительно других командиров полков был старше по званию, своего полкового комиссара выслушал с большим вниманием. Как итог, вчера в 20:00 два батальона полка начали перебрасывать к Чернавскому мосту, за которым уже закрепились фрицы, а завершение развёртывания было запланировано на 00:00. После чего в 2:30 мы, по замыслу командования, должны лихой ночной атакой сбить прочно закрепившихся на мосту германцев…

– Да плевать мне на любые суды, товарищ майор, нас посылают на штурм занятого немцами берега плотной массой пехоты, которую на узком пространстве моста длиной в полтора километра перебьют к хренам собачьим из пулеметов и минометов! Угробят людей, и все, и вы ничего не поделаете!

Лицо Митрофана Ивановича окаменело:

– Свой полк гробить я не дам!

– А кто вас будет спрашивать?! Нам уже дали боевой приказ, выделив на подготовку ночной атаки всего пару часов! И мы вынуждены выполнить его при любом раскладе. А чтобы успокоить вашу совесть, нам пообещали придать танки, провести артиллерийский налет, обстрелять весь восточный берег из гвардейских минометов! Только в итоге в атаку бросят лишь пехоту, а чтобы удар «посильнее» получился, заставят людей в «ударный» кулак сбить, который фрицы из машингеверов на ноль помножат, а вы… А вы живите с этим, если сможете.

Самое ужасное, что в реальной истории так оно и получилось. Оба батальона немцы уничтожили ливневым огнем в упор, положив большую часть личного состава, от 41-го полка в тот день на противоположный берег сумело прорваться до роты бойцов – всего. То есть одна девятая штурмующих… И да, Митрофан Иванович с этим жить не смог, покончив жизнь самоубийством. В предсмертной записке он объяснил причины потерь и прямо обвинил Дюльбина, Лисина и начальника штаба гарнизона Глебова в гибели людей и прямом предательстве. Записке ходу не дали, а смерть командира полка майора Васильченко объяснили бойцам как смерть в бою от случайной пули. В который раз спасибо послезнанию… И да, своим приказом начальник гарнизона действительно выделил всего два с половиной часа между развёртыванием (которое по факту заняло больше времени, чем предполагал этот самый приказ) и самой атакой. Так что подготовиться к бою комполка в реальной истории никто не дал.