Крым — Галлиполи — Балканы

Турецкая часть населения была вынуждена хорошо относиться и к русским, и к грекам. Во-первых, она проживала на подконтрольной грекам территории, в то время как их страна вела войну с Грецией. Во-вторых, Турция потерпела поражение от стран Антанты, участницей которой была Россия, и, наконец, всем были известны симпатии Кемаля к большевикам, что порождало у турок комплекс вины перед белым воинством.

Турецкая община с готовностью откликнулась на просьбу выделить помещения для корпуса и даже отдала несколько мечетей и школ и свой караван-сарай. Когда Корниловское военное училище, расположенное в мечети Те-Ке, устраивало там вечера, их охотно посещали приглашенные турки и говорили, что русские танцы не могут оскорбить мечеть и их религиозные чувства ^{93}. Представители турок всегда откликались на приглашения командования русских частей прийти на их праздники, восторгались «белыми аскерами», особенно на парадах.

С армянской частью населения отношения были сдержанными, но тоже благополучными. Нередко армяне приглашали русских на свадьбы и различные семейные торжества. Как единоверцы, они в торжественных случаях приглашали командование корпуса на богослужения в свою церковь.

С небольшой еврейской общиной, проживавшей в Галлиполи, отношения были нейтральными. У некоторых еврейских семей русские стояли на квартирах, но ни вражды, ни дружбы это не порождало. Это был спокойный народ, живший своей замкнутой, специфической жизнью.

Многочисленные контакты с местным населением завязывались в основном на почве торговли и обмена. На городском рынке вначале в ход пошли вывезенные из России деньги: николаевские, серебряные, «добровольческие» и «донские». В первые дни за миллион «добровольческих» давали одиннадцать турецких лир. На них можно было купить хлеб, рис, халву, инжир, рахат-лукум. Других продуктов на рынке почти не было. В обмен на продукты, керосин, дрова и теплые вещи шли также драгоценности, если они у кого-либо имелись. Ближе к новому году цены на рынке стали резко расти, и, чтобы их сбить, руководство корпуса приняло решение не препятствовать офицерам и беженцам, желающим открыть собственную торговлю. Вскоре в Галлиполи появились лавки, кафе и даже рестораны. Особой популярностью пользовался ресторан «Яр», открытый командиром дроздовской батареи полковником Абамеликом ^{94}.

IV. ВОССТАНОВЛЕНИЕ БОЕСПОСОБНОСТИ ВОЙСК

Почти в полной изоляции от внешнего мира, в отсутствие Главнокомандующего Кутепов и его штаб сделали все, чтобы спасти армию. Но прежде всего необходимо было убедить галлиполийцев в том, что они как армия не потеряны и их главная цель — борьба с большевизмом — осталась неизменной. Нужно было поднимать дух войск, а для этого был необходим приезд Врангеля.

Для того чтобы уяснить линию поведения Главнокомандующего в те дни, необходимо обратиться еще раз к событиям крымского периода.

Врангель принял в Крыму от Деникина тяжелое наследство. По мнению англичан, например, капитуляция белых была неизбежна, и они прямо предложили ему посредничество в переговорах с большевиками. Для этого в тайне от Деникина они подготовили соответствующую делегацию, и та прибыла из Константинополя в Севастополь практически одновременно с Врангелем. Он же свою главную задачу видел в том, чтобы спасти армию. Однажды Врангель уже пришел к такому выводу, когда в декабре 1919 г. Добровольческая армия терпела поражение за поражением в Донецком бассейне. Тогда в частном письме к Деникину он вышел с предложением «подготовить все, дабы в случае неудачи… сохранить кадры армии и часть технических средств, для чего ныне же войти в соглашение с союзниками о перевозке, в случае надобности, армии в иностранные пределы» ^{95}. Теперь, в марте 1920 г., он видел, что положение армии еще хуже, но в отличие от англичан планировал не ее капитуляцию, а эвакуацию. И в то же время не хотел так скоро сдавать свои позиции. Врангель решил готовить наступление. Видимо, он хотел показать иностранным союзникам, что Русскую армию нельзя списывать со счета, даже если она потерпит поражение и оставит свой последний бастион — Крым.

В ответ на стремление союзников подчинить его армию своей воле он апеллировал к национальной гордости войск. Придерживался узкой, почти шовинистической программы как в Крыму, так и потом в изгнании. Его постоянное пребывание на людях во время эвакуации войск было не популизмом, а стремлением все видеть, все контролировать. Многим импонировала его честность в оценках ситуации, он откровенно и смело предупреждал, что их ожидает на чужбине, хотел, чтобы как можно меньше случайных, деморализованных людей попало на корабли.