Крым глазами писателей Серебряного века

Мне приходилось разговаривать с другими собирателями камней, которых встречал я на берегу, и, после нескольких таких встреч я убедился, что в основе нашей общей страсти к коллекционированию редкой гальки лежит неясная нам самим надежда разыскать неведомый камень, чрезвычайно венчающий все усилия, красоты. Если б это было не так, мы были бы удовлетворены тем, что нашли. Быть может, женщины грезили о бриллиантах и сапфирах, рубинах и изумрудах. Женщины, не знающие минералогии и естественной среды горных пород. Вероятно, они были правы в своем неведении. Что касается мужчин, то среди них были люди мелких и больших целей, от «соберу интересных камешков на память» до неясной и растравляющей жажды находить всё лучше, великолепнее, совершеннее.

II

Я жил на холме, несколько выше крыш Гель-Анея, между виноградником и невысоким обрывом. В моем распоряжении были две комнаты, выходящие на веранду, возле которой росли чахлые кипарисы, а неподалеку была мусорная яма. Цветов не было. Кое-где торчали обломки розовых кустов да краснели ягоды багаута. Это было жаркое время лета, с высохшей, жесткой травой, пылящей не хуже проезжей дороги. Выйдя на веранду, я мог видеть слева, через залив, мыс Дикой Козы, а справа – утесы Хар-Датага, где, по слухам, таились бухты Сердоликовая и Лягушачья. Восьмиверстная стена скал была недоступна с моря иначе, как посредством лодки, а так как в Гель-Анее их не было, за исключением двух, неизвестного назначения, которые нельзя было ни нанять, ни купить, я неоднократно размышлял о том, что следует мне совершить немую одинокую экскурсию и посмотреть на месте, не одолимы ли эти скалы со стороны материка благодаря каким-нибудь внутренним их трещинам или спускам. Проезжая на паровом катере Тридцать Дворов, где находится Биологическая станция, я замечал по подножию этих хаотических, мрачных стен узкие, прерывающиеся отвесами, отмели и пещеры. Пробраться туда являлось отличным упражнением. Я сшил холщевую сумку, наполнил ее провизией, захватил литр пресной воды, табак, чай и, встав рано утром, в очень хороший день, начал всходить на возвышение со стороны Гель-Анея.

Едва я одолел первые крутые холмы, как началась развертываться страна молчания. Она была залита солнцем, покрыта трещинами и оврагами. За подымающимися по склону зарослями пыльного дубняка виднелись неровные зубцы вершин скалистого побережья Хар-Датага. Они были слева и казались очень близко, благодаря прозрачности воздуха, на самом же деле надо было одолеть версты две, двигаясь в обход кустарника и глубоких расселин. Медленно, но неуклонно я подымался на высоту тысячи фут. В это время года не было полевых цветов. Я шел по колючим горным травам, шалфею и полыни, изредка разнообразящихся кустами дрока и терна. Мысли, – если назвать мыслями сознание зноя, сухой остроты дыхания и свободы бродить по яркому, безлюдному пространству, – определялись тем лишь, что видели глаза и нащупывала нога. Не было ни птиц, ни мотыльков, лишь шелест ящерицы да хруст жесткой травы нарушали полдневную тишину.

Я достиг трещин, окружающих высокие мосты скал и, перебравшись через одну из них по острому ребру громадного камня, ступил в узкий коридор из неровных отвесных стен, ведущих зигзагом вверх. Здесь подъем был узок и крут, так что приходилось хвататься за росший меж камней кустарник, иногда скользя ногами и оступаясь. Этот подъем был высотой не менее пяти сажен и утомил меня. Поднявшись на окруженную зубцами площадку, я сел отдохнуть и выкурил папиросу, разглядывая внизу пейзаж.

Лишь в стороне Гель-Анея, лежавшего на береговой плоскости и казавшегося белым планом, раскрашенным зеленой краской, не было скал, вокруг же везде, куда я смотрел, вместе со мной поднялись на высоту взгляда белые и серые скалы, с взбегающими по их склонам лесами. Пейзаж был неярок и чист, как акварельный рисунок.

Пройдя каменную площадку по направлению к морю, синевшему за амбразурами верхних зубцов, я увидел, что главные трудности впереди. Передо мной были рискованные воздушные переходы и глубокие трещины. Эти отдельно расположенные гребни, с провалами между них, были доступны стрижу, но не человеку. Внимательно осматриваясь, я нашел, что мне выгоднее взять вправо, где, замыкая перспективу, высился отвесный скалистый пласт, формой ромба, обращенного верхним острым углом к морю. По его ребру я мог вползти на конец этой скалы и высмотреть нет ли там сносного спуска вниз.