Крым, я люблю тебя. 42 рассказа о Крыме [Сборник]

— Это в Крыму, гора Карадаг на закате, пояснила Ираида Михайловна. — Батюшка мой написал, царство ему небесное. Я всю жизнь храню ее и вспоминаю те чудесные поездки в Крым с родителями и сестрами. Из Москвы в то время дорога в Крым была долгой. Ехали поездом, собираться начинали аж в конце лета, а в сентябре со всем семейством и прислугой туда и выдвигались. В дороге чай пили. Няня брала бутылки с квасом и провиант разный. Батюшка в ресторан любил захаживать, любитель был коньячка пару рюмочек выпить, а матушка вот не очень рестораны жаловала, так он для нас оттуда с официантами вкуснейшие обеды слал. Меня, может, давно уже и на свете не было бы, если бы я на эту картиночку не смотрела всю мою жизнь. Если вам когда-нибудь станет плохо, деточка, — проникновенно сказала старая графиня, — поезжайте в Крым. Там — настоящее счастье.

Она тихо улыбнулась и взглянула на Вареньку некогда голубыми, выцветшими глазами. Варенька заметила, как мать отрицательно покачала головой, посылая немой сигнал: «Не бери». Варенька попробовала вежливо отказаться, но Ираида Михайловна так настойчиво протягивала картинку, что девочке стало ужасно неудобно отказываться от подарка старушки, с такой искренностью отдававшей самое ценное, что у нее оставалось.

— Спасибо, — сказала Варя, не глядя на мать и принимая подарок с большим смущением.

Ираиду Михайловну нашли мертвой только вечером следующего дня, да и то случайно. Соседка Нюра принесла назад одолженную у старушки кастрюльку. Долго стучалась в комнату, но ей никто не открывал. Нюра ушла, подумав, что Ираида Михайловна прилегла на часок соснуть. Но старушка так и не выходила, даже чтобы по обыкновению вскипятить чайник.

Вот тогда Нюра и забеспокоилась, начала с силой тарабанить в ее дверь. Поднялся шум, соседи высыпали в коридор. Через некоторое время прибыл милиционер с понятыми и местным слесарем. Вскрыли замок…

Тело, покрытое с головой белой простыней, вынесли на носилках, Варенька, тихонько всхлипывая, смотрела на это из своей комнаты через замочную скважину: мать не велела ей выходить в коридор.

В дверь купе постучали, Варвара разрешила войти, и на пороге появился проводник. Он принес чай в высоком стакане с железным подстаканником.

— С лимончиком, как заказывали, вот сахарок… — произнес он и аккуратно поставил стакан на столик.

— Спасибо большое, — поблагодарила Варвара и протянула деньги. — Сдачи не надо.

Проводник благодарно улыбнулся и вышел. Варвара бросила кубики сахара в стакан, задумчиво помешала ложечкой дымящуюся жидкость. Стала смотреть в окно на проносящиеся мимо поля, бесконечную череду деревенских домиков, железнодорожные станции, где на пустых деревянных ящиках восседали розовощекие тетки в цветастых платочках с корзинками, кульками и мисками, полными нехитрой снеди: вареной картошки, фруктов, соленых огурцов, воблы, пива, пирожков, прикрытых газетой. Ужасно захотелось есть. Варвара посмотрела на часы. Уже совсем скоро они прибудут в Феодосию. Она достала зеркальце: оттуда на нее смотрела уставшая женщина средних лет с заметной проседью в каштановых волосах. Стрижка, сделанная перед отъездом, ей шла, но глаза, полные грусти, выдавали владелицу, сообщая, что у той неприятности. Взгляд портил красоту лица женщины, а глаза, хоть и должны были привлекать внимание как своей иконописностью, так и длиной ресниц, увы, со своей задачей не справлялись. Высокая тонкая бровь Варвары была маминой, курносый нос — скорее, от отца, которого она никогда не знала. Обычно ее лицо было привлекательно-задиристым, но не сегодня — с этой бесконечной печалью, пересекавшей ее высокий лоб, и мелкими новыми морщинками, ехидными лапками паучков, сплетавших у уголков ее губ паутинку — ловушку продолжительного уныния.

Она встала и сняла свитер. Ее маленькая фигурка смотрелась в простых джинсах и белой блузке ладно и даже как-то по-девичьи. Перед отъездом Варвара сделала маникюр; вкупе с новой стрижкой предполагалось, что косметическо-парикмахерские процедуры должны были поднять ей настроение, но этого не произошло.

Прихлебывая чай, Варвара мысленно вернулась к событиям, из-за которых она двигалась в сторону сорок пятой параллели, болезненно переживая разрыв с мужем после двадцатилетнего брака и тот факт, что дочь Алина все-таки решила остаться с отцом и его молодой пассией Беатой. В принципе, «пассия» — слово дурацкое и старомодное, не включало в себя полного определения предмета, но и называть Беату «невестой» Димы или «мачехой» Алины она не могла. Это были ее Дима и ее Алина. Варвара все-таки надеялась до последней минуты, что Беата куда-нибудь исчезнет или уедет назад в Польшу, откуда она была родом, но вышло все как раз наоборот: Беата переехала в Москву, в Варварину квартиру, и вот теперь, похоже, останется там жить с ее мужем и с ее дочерью. Квартиру, которую мать получила перед самой смертью, тоже было ужасно жалко, но Варвара не хотела опускаться до такой позорной меркантильности. «Что квартира, когда разрушена семья!»