Крым. Ханы, султаны, цари. Взгляд на историю полуострова участника Крымской кампании

История Крыма насчитывает более двадцати четырех веков, но в его летописи есть много пустых мест, которые невозможно заполнить, и так же много совершенно неинтересных страниц, которые состоят из скупого перечисления имен и дат. Заметное место Крымский полуостров занял в ранней истории Греции и в истории Рима в годы его самого большого величия. Для Афин в дни Демосфена Крым был тем же, чем Египет стал для Рима в эпоху империи — источником продовольствия, от которого зависели афинские граждане, рынком для торговцев и колыбелью флота. Связи Крыма с цивилизованным миром можно ясно проследить как минимум с VI века до начала христианской эры. В те времена Британия и Галлия, самые известные сейчас страны земного шара, были частично населены лишь медведями, волками и бобрами и покрыты сосновыми и дубовыми лесами, а кое-где непроходимыми болотами. Другую их часть населяли малочисленные племена татуированных дикарей, которые знали о мире за пределами того, что видели собственными глазами, лишь одно: где и какая водится дичь и рыба. Чуть позже по Темзе и Сене плавали только плетенные из ивовых прутьев лодки — корзины с веслами, которыми управляли голые дикари, и до появления других судов было еще долго, а на берегах этих рек стояли вигвамы из веток. В Крыму тогда уже существовали города, храмы, большие гребные суда, урожаи, рыбные промыслы, экспортная и импортная торговля и происходили события, о которых подробно рассказывали ораторы и трагики из Пирея. Но во мраке истории слабо мерцает и более далекий огонь из времен более древних, чем сказание о Трое. Чтобы его увидеть, надо прислушаться к стихам, сказаниям и мифам.

Финикийцы отдали торговлю на Черном, тогда Эвксинском, море в руки эллинских народов — вероятно, потому, что считали ее малоценной по сравнению со своей прибыльной торговлей с Западным Средиземноморьем. Знаменитое сказание об аргонавтах, если его перевести на язык истории, видимо, было воспоминанием о первых плаваниях предприимчивых греков к черноморским берегам. Ясон и его спутники, искатели приключений, о которых оно повествует, названы в нем минийцами или эолийцами. Так называлась одна из ветвей народа, который из-за места своего проживания очень рано почувствовал интерес к подвигам на море. В сказании говорится, что они приплыли в Колхиду, страну на восточном побережье Черного моря, чтобы завладеть золотым руном. Существует остроумное предположение, что это руно символически означало драгоценные металлы этой страны и способ их добывания: бурные горные реки Кавказа приносят вниз частицы золота, и коренные жители Колхиды добывали его, окуная в реку овечьи шкуры. Но «золотое руно» — вполне естественное метафорическое обозначение тонкой шерсти и подобных ей товаров, ради которых в древнейшие времена торговцы совершали героические дела.

Дальше в легенде сказано, что аргонавты после того, как достигли этой главной цели своего путешествия, поднялись на своем корабле вверх по реке Танаис, иначе Дон. По пути они, конечно, проплыли через Босфор Киммерийский и видели восточные берега Херсонесской Таврики. В этом сказании есть связи с мифологией и вымышленные поэтом чудеса, но едва ли оно могло появиться на свет без исторической основы в виде действительных путешествий и приключений — торговых или пиратских. Традиционно считается, что Ясон и его спутники совершили свое плавание примерно за сто лет до осады Трои.

Знаменитый путешественник Дюбуа де Монпере постарался перенести странствия Одиссея из Средиземного моря в Черное. Он узнал в Балаклавской гавани место, описанное в десятой главе Одиссеи.

«Там есть длинный укромный залив, окруженный отвесными утесами, остроконечные вершины которых высоко возносятся к небу. Выступы берегов, поднимаясь с обеих сторон, сжимают вход в залив и разбивают мчащиеся волны. Наши нетерпеливые моряки заметили это прекрасное укрытие и направили в эту гавань свой плотно нагруженный флот — ведь в этом уединенном месте засыпают огромные волны, которые могут потопить корабль, и ласковая тишина покрывает серебром морские глубины. Только я отказался встать на якоре в том заливе и причалил к берегу».

Автор поэмы — Гомер или кто-то другой — действительно приводит своего героя на земли киммерийцев. Но похоже, что он не имеет в виду какую-то определенную местность, а лишь поэтически использует ее название как обозначение далекой страны, которая находится в другой стороне, за границами известного людям мира.