«Около одиннадцати часов я зашел в каземат передохнуть к солдатам из батальона прикрытия. В этот момент раздался необыкновенный грохот с продолжительным треском. Я понял, что это взрыв, бастион заколыхался словно на волнах, и я поднял голову вверх, чтобы увидеть, как разлетятся своды, а затем и мы все. Но камни сводов то выдвигались вперед, чтобы обрушиться на нас, то опять входили в свои пазы, словно клавиши пианино. В амбразуру я видел на батарее клубы черного дыма, и в воздухе почти полминуты стремительно неслись камни, бревна и люди».
«Навесной огонь и штуцера сильно одолевали нас на бастионе. Сигнальщик крикнул „Бомба!“, потом добавил „Наша!“, и вот она с высоты стремительно упала на бруствер и, имея вес около семи пудов, глубоко в нем засела. Ну, думаю, здесь будет погребение живых и мертвых. Люди попадали, я полетел в ров вниз головой. Раздался взрыв, шагах в трех отвалилась часть бруствера с людьми, меня завалило. Чувствую, санитары под стоны и крики принялись отгребать».
Летом 1855 года российские газеты писали: «Наши воины бестрепетно стоят в урагане смерти, поражают врагов, падают под их убийственным огнем и тут же заменяются другими, готовыми испытать ту же участь. Надо видеть этих героев и научиться благоговеть перед ними. Называть здесь героев – это значит называть всех».
В ночь на 27 августа Малахов курган под обстрелом сотен орудий, среди которых были десятки мортир, превратился в груду исковерканной земли. На рассвете французские траншеи были уже в 40 метрах от Корниловского бастиона, с которого из орудий стреляли русские артиллеристы в белых рубахах с Георгиевскими крестами на груди.
На рассвете на Малаховом кургане, где все время взлетали вверх люди, камни и бревна, стреляли только два русских орудия. Любимец французских солдат генерал Боске воскликнул «Ударим в сердце русской армии!», и 10 тысяч французов с расстояния в сорок шагов бросились вперед.
В ответ русские ударили в штыки, и на Корниловском бастионе начался многочасовой ад. Это был не бой, а ужасающая резня, о которой чудом оставшиеся в живых участники вспоминали:
«Пять часов длилась бойня на Малаховом кургане, на котором каждый камушек и пылинка были политы кровью наших товарищей. Только мы, русские с железной грудью, могли находиться в таком адском огне, где не было видно света божьего.
Наши воины, заваленные трупами своих и французов, с ног до головы забрызганные кровью, несколько раз выбивали врага с Малахова, и дорого ему доставался каждый шаг. Но судьба судила нам отступить. Наш полк был почти весь перебит, а офицеры все до одного остались на кургане мертвыми. Это место должно быть священно для каждого русского».
Днем над Малаховым курганом взвилось французское знамя, и на русских бастионах раздался протяжный стон. Генерал Хрулев в ярости разодрал рубаху на груди и повел на французов, которых было вдесятеро больше, Ладожский полк. Как смерч ворвались русские на Корниловский бастион. Бомбы пролетали даже под конем отчаянного генерала. Израненного Хрулева унесли в тыл, а ладожцы во главе с генералом Юферевым начали невероятный штыковой бой и сбросили с Малахова кургана чужое знамя.
Остатки ладожцев, у которых давно не было патронов, а только бесстрашные сердца и яростные штыки, тонули в море французов, и генерал Юферев на предложение сдаться от имени своих героев ответил врагам плевком под их ноги. Железный Ладожский полк лег на месте весь, и над Малаховым курганом опять взвилось французское знамя.