Крымская война

То, что произошло при окончательной развязке, в дни парижских мирных конференций в феврале и марте 1856 г., не свалилось с неба неожиданно, а подготовлялось в течение всей этой долгой войны. Не везде отношения между союзниками приобретали такой характер, как в Константинополе в конце 1853 г. и в первые месяцы 1854 г., когда Наполеон III сказал английскому послу лорду Каули, что мы с вами в Париже в союзе, а в Константинополе — воюем, но линия поведения французской дипломатии в очень многих местах не совпадала с английской линией. Пальмерстон, вдохновлявший министра иностранных дел Кларендона, мечтал об отторжении Финляндии от России, об оккупации Прибалтики, о срытии кронштадских укреплений, — а Наполеон III ни о чем подобном не думал, так как это нужно было вовсе не ему, а именно только англичанам. Длительное ослабление России вовсе не входило в число основных целей французского императора именно потому, почему это входило в цели Пальмерстона и находившейся под его влиянием части эбердиновского кабинета. Каково с Пальмерстоном иметь дело в тех случаях, если его не сдерживает страх перед Россией, это французская дипломатия знала очень хорошо на основании долгого опыта 30-х и 40-х годов. И с того момента, когда англичане вошли в конце марта в Балтийское море и не только не застали там французской армады с готовым большим десантом, но затем месяцы тщетно поджидали французов, было ясно, что Балтийская кампания 1854 г. проиграна еще даже до начала самой игры. Так как для французских успехов в готовящейся Крымской экспедиции было очень важно отвлечь русские силы с юга или, точнее, не позволить Николаю перебросить в Крым огромную армию, охранявшую прибалтийские берега и столицу, то французский штаб счел целесообразным нанести короткий удар на севере, напугать русских выступлением Швеции, и генералу Барагэ д'Илье было ведено съездить в Балтийское море, произвести наиболее быстро и легко осуществимый эффект и вернуться сейчас же обратно. Да и отправлен он был только в июле, когда Наполеон III убедился, что англичане даже и такого сравнительно несложного дела ни за что сами не сделают, а будут еще хоть целый год праздно качаться на балтийских волнах и неустанно жаловаться на предосудительное обилие шхер, мешающее флоту ее величества проявить свою удаль.

Не забудем, что Наполеон III был отлично осведомлен также о том, что наименее популярны во Франции именно такие операции французских войск и флотов, которые явно диктуются только английскими интересами. А к таким именно операциям и могла быть отнесена всякая попытка большой войны в Прибалтике с неизбежными обширными военными предприятиями на суше, где заведомо англичане могут подать лишь минимальную, «символическую» помощь. В самой Франции печать была скована цензурой, но уже неподалеку, например в Брюсселе, выходили написанные французами брошюры, где Наполеон III мог прочесть, например, следующее: «Вот племянник победителя под Пирамидами и под Абукиром, превращенный в наемника на жалованье у Англии! Будут денежные награды французским генералам, которые наилучше будут защищать британские интересы. Манчестерский ситец покажет свою признательность. Итак, вперед, солдаты! И да охранит господь бог белье, выделываемое в Великобритании, и ее товары!» [691]

Мы видели, что коротенькое, строго ограниченное в своей цели поручение, возложенное на адмирала Парсеваля и на генерала Барагэ д'Илье, они быстро и успешно выполнили, но что Швеция все-таки и после Бомарзунда не пожелала выступить. Значит ли это, что и та общая стратегическая цель, которая была поставлена Наполеоном III, нисколько не была достигнута? Нет, не значит. У нас есть достоверные свидетельства, что взятие Бомарзунда произвело в Петербурге очень сильное и болезненное впечатление, совсем несоразмерное с ничтожнейшим военным и политическим значением этого затерянного в далеких шхерах укрепленного «замка», по выражению Виктора Васильчикова.