Крымская война

В своих записках, появившихся лишь в 1891 г. в «Русском архиве», этот герой Севастопольской обороны и один из любимцев Нахимова, князь Виктор Илларионович Васильчиков, признавая чуть ли не главной причиной военных неудач в Крыму распыленность и разбросанность русских военных сил по границам империи, с горечью говорил: «В Балтике неизвестно для какой цели существовал укрепленный замок на Аландских островах, известный под названием Бомарзунда. Замок этот никому не мог преградить вход в Балтийский залив, не защищал берегов Финляндии и даже не доставлял действительной обороны запертому в нем без всякой надобности гарнизону». В этом Васильчиков прав, так же как и в категорическом утверждении, что гарнизон «не в силах обороняться» и что Бомарзунд достался союзникам «без всякого пожертвования». Но он далеко не так прав, когда не хочет признать серьезных оснований у тех, кто считал безусловно необходимым снабдить очень сильной охраной и всю северо-западную и юго-восточную границы империи. Дело было в губительнейших дипломатических ошибках, создавших ситуацию 1854 г., а не в тех военных мероприятиях, которые были совершенно неизбежны, раз уже эта ситуация была налицо.

Относительная близость этого театра войны к Петербургу, непривычные для русского уха слова о сдаче — все это вселяло беспокойство и горечь. Послушаем Д.А. Милютина, бывшего в то время начальником канцелярии военного министра: «Из всех неудач, какие до сих пор мы испытали на разных театрах войны, ни одна не произвела у нас такого тяжелого впечатления, как потеря Бомарзунда. Как-то особенно казалась прискорбною сдача в плен гарнизона крепости, хотя в сущности и не было тут ничего позорного для чести нашего оружия: войска держались, пока было возможно, и отдали неприятелю одни развалины. Подробности катастрофы сделались нам известны по рассказам жителей окрестных деревень и показаниям двух лиц, которые одни избегли плена: священника и провиантского чиновника.

После разрушения Бомарзунда и неудачной попытки союзников(напасть. — Е.Т.) на Або не получалось никаких известий о действиях или намерениях неприятельского флота в Балтийском море» [692].

В Петербурге, уже начиная с марта, когда английская эскадра вошла в Балтийское море, старались не показывать малодушия, были в ходу патриотические статьи, патриотические заявления, патриотический стихотворный лубок распространялся в народе («А тебя, вампир, адмирал Непир, ждет у нас не пир»), но смущение было налицо немалое и непреходящее, и Погодин восклицал с волнением, что в 50 верстах от царского обиталища заряжается неприятельская пушка. Полная неизвестность относительно ближайших намерений союзников не позволяла отныне и думать о подкреплении армии Меншикова сколько-нибудь значительной частью за счет лучших русских войск, стоявших вокруг столицы, в Прибалтике и в Финляндии. Искусственно раздуваемое в английских и французских газетах ликование по поводу взятия Бомарзунда тоже способствовало усилению беспокойства и нервности в Петербурге.