Крымская война. Попутчики

Дядя Спиро, оказавшись на палубе «Адаманта», ничуть не растерялся. С Фомченко он, конечно, почтителен, – генерал, как-никак! – но вовсю зыркает по сторонам. Прикидывает, старый плут, свой гешефт.

Точно, восхитился Андрей, вот и Фомченко готов: уже командует мичману отвести дорогого гостя в кают-компанию. Дядя Спиро почтительно, но без подобострастия кланяется и следует за провожатым. По дороге внимательно осмотрел лебедку, полированные стойки лееров, надписи под трафарет на снежно-белой рубке…

– Простите, уважаемый, – обратился Андрей к контрабандисту, – не подскажете, какое сегодня число?

Дядя Спиро удивленно поднял брови.

– Киприан с утра был, пост!

Ну, конечно, догадался Андрей, старик считает дни по церковнославянскому календарю, зачем ему даты?

– А число не знаете, дядя Спиро? – спросил Белых. – А то я запамятовал, что это за Киприан такой.

– Нехорошо, нэарэ, – враз построжел Капитанаки. – Епископ Киприан Карфагенский, священномученик – как можно забыть? А число-то? Август месяц, тридцать первое. Полночь минула, сейчас, стало быть, уже Симеон Столпник. А на вашем корабле разве нет календаря?

– Как назло, на острове нет календаря… – пропел Андрей. – Нет-нет, дядя Спиро, это я не вам… Симеон Столпник? Первое, значицца, сентября, День знаний? Надо запомнить…

Андрея так и подмывало спросить про год, но он сдержался. Успеется.

Капитанаки с осуждением посмотрел на балагура, покачал головой и направился к терпеливо дожидавшемуся мичману.

– Кстати, День знаний – это по старому стилю не первое сентября, а девятнадцатое августа! – шепнул Валентин, когда дядя Спиро скрылся в люке.

– Еще умник сыскался на мою голову! – Андрей театрально возвел очи горе. – Ты вон лучше иди, приборы свои починяй…

Валентин сразу сделался скучным.

– А их починяй не починяй, без Груздева они все равно коробка с микросхемами, и ничего больше. Зато старикан какой – прямо «седой грек» из «Ликвидации»!

– Ты от темы не уходи, а то взял, понимаешь, манеру… – ухмыльнулся Андрей. – А дед и правда колоритный. Ну, Белых, ну жук… вот увидишь, Капитанаки с Фомичом враз договорятся! Мы еще эту шхуну до Одессы будем провожать.

«Фомичом» за глаза давно уже называли грозного генерала.

– В корень зрите, Андрей Владимирыч! – отозвался Белых. Он стоял у леера и вполголоса переговаривался с боевым пловцом, возившимся в «Саб Скиммере». – Он сразу предложил – доведите с товаром до Одессы, а я вам помогу. Ну, я прикинул: пуркуа бы и не па? Дед – он полезный и англичан не любит: в апреле, во время бомбардировки города, у него то ли племянника, то ли внука ядром убило. Вот дядя Спиридон на Британию и обиделся. Говорит – по всему побережью болтают, будто англичане и французы с турками снарядили в Варне огромный флот, чтобы идти на Крым.

– На Крым? Вот оно как… – покачал головой Андрей. – Первое сентября по старому стилю, девятнадцатое августа – по новому. Выходит, мы попали малость не туда…

– Спасибо портачам с ЦЕРНа-«Макеева». Говорили, что будет? Апрель! А тут сентябрь, на четыре месяца промахнулись!

– Ну, хоть с годом не ошиблись, – заметил Андрей. – А то заслали бы к динозаврам…

– Благодарить теперь их, так, что ли? Спасибо, господа ученые, доценты с кандидатами, что не зашвырнули в какую-нибудь окончательную и бесповоротную задницу? А «Можайск», спрашивается, где? Дома остался, малость не рассчитали господа ученые! И что нам теперь – снимать штаны и бегать? Только это и остается, с такой трещоткой много не навоюешь.

И Белых мотнул головой в сторону башенки с шестистволкой.

Андрей вспомнил серый утюг БДК, набитый бронетехникой, снарядами и морскими пехотинцами.

– Ничего, справимся как-нибудь. Пойдемте, Игорь Иваныч, а то Фомич ждет. Послушаем вашего контрабандиста.

IV

Османская империя, провинция Зонгулдак, обер-лейтенант цур зее Ганс Лютйоганн

Сыромятный ремень скрипнул в ржавой пряжке. Ганс Лютйоганн выругался и налег на подпругу. Гнедая недовольно скосила глаз, и в этот момент из-за кривой арчи, возле которой беглец устроил привал, раздался окрик.

* * *

Остановиться на отдых пришлось, как ни противилось этому все естество обер-лейтенанта. После получасовой гонки – прочь от места, где погиб экипаж «UC-7», – гнедая перешла на короткую рысь, потом на шаг. Бока ее тяжко вздымались, шея лоснилась от пота. Опыт заядлого лошадника подсказывал обер-лейтенанту, что еще пять минут такой гонки, и дальше придется топать на своих двоих. Пришлось спешиваться, распускать подпруги и отшагивать заморенную животину. После чего Ганс привязал ее к деревцу отыскавшимся у седла колючим волосяным арканом и пустил пастись. Кобыла выщипывала между камней пучки сухой растительности, а Ганс поудобнее устроился на земле, подложив под себя чепрак, и вытянул ноги.

После безумного дня, полного морских боев, катастроф и кровопролития, напряжение, наконец, отпустило. Он чувствовал себя мячом для модной английской игры «футбол», из которого выпустили воздух. Только что весело скакал по полю – и вот уже валяется, обмякший, в траве.