Крымская война. Попутчики

Трястись на пролетке не придется – Корнилович доставит прямо к Графской пристани. В городе как манны небесной ждут результатов воздушной разведки. Вчера молодчага Лобанов-Ростовский нащелкал на смартфон (это наш главный инструмент фоторазведки) уйму кадров: корабли на якорях, длинные ряды палаток, горы ящиков и тюков, пушки, лошади… Второй день на плацдарме наблюдается непонятное шевеление. Эссен полагает, что союзники, наконец, решатся и двинутся на юг, и в этом я с ним, пожалуй, согласен. Тому есть множество признаков: солдаты снимают палатки, грузятся сотни обозных телег, пушки взяты на передки. На фотографиях видны отары овец и стада лохматых татарских лошаденок, при них пастухи в халатах и войлочных малахаях. Как и в «прошлый раз», крымчаки встречают интервентов с распростертыми объятиями.

С воздуха видны разъезды, снующие вокруг лагеря. Казаки, что ни день, берут пленных – вчера в Севастополь отконвоировали троих гусар из бригады Кардигана. Британской кавалерии «повезло» – бо́льшая ее часть была на транспортах, добравшихся до Крыма, и теперь англичане вовсю рассылают верховые патрули. Казаки увлеченно режутся с ними в заросших полынью балках и по берегам сухих ручьев, обе стороны несут потери.

История повторяется; Месуд-Гирей, потомок крымских ханов, с позором изгнанный османами и произведенный французами в майоры, зазывает земляков: сулит щедрую плату за скот и лошадей, вербует проводников и добровольцев в иррегулярную конницу. Татары того Месуд-Гирея слушают и валят валом; у шанцев их заворачивают назад казачьи разъезды. Непокорных рубят в капусту; торгашей порют плетьми и отнимают добро. Если поймают муллу – вешают тут же, на вздернутых оглоблях кибиток. Мимо Качи что ни день пылят конфискованные отары, стада и табуны.

Мы с Эссеном просидели полдня, перенося на карту данные фоторазведки. Тоже глупость – Зарин не хочет открывать севастопольцам, кто я такой, а начальство на «Адаманте», в свою очередь, категорически против того, чтобы я рассказывал о них хоть кому-то. В итоге страдает дело: вместо того, чтобы иметь информацию в реальном времени, с картинкой, занимаемся ерундой. Сегодня же поставлю вопрос – либо пусть с «Адаманта» дают добро на откровенный разговор с предками, либо я обойдусь без их разрешения. Дальше так продолжаться не может, в преддверии наступления противника надежные разведданные – первое дело.

А союзники и правда готовятся. Видимо, маршал де Сент-Арно (интересно, он и здесь болен раком?) и лорд Раглан наконец осознали, что время работает против них. Подхода англичан можно ждать до морковкиного заговенья, а русские тем временем подтянут достаточно войск и раздавят пришельцев. Единственное, что удерживало союзников – это полнейшая неясность на море. Они собирались загнать черноморцев под лавку, а вместо этого сами заперты в Евпаторийской бухте. Гидропланы наводят пароходофрегаты и миноносец на любую скорлупку, рискнувшую выйти в открытое море. Вчера к ним присоединился «Алмаз». Зарин сообщает, что дней через пять будет готов «Морской бык», и тогда незваным гостям станет совсем кисло. А уж если Корнилов решится вывести флот из Севастополя… впрочем, я забегаю вперед.

* * *

Заканчиваю писать; надо переговорить с Эссеном. Надеюсь, он простит мне эту отвратительную сцену с корабельным врачом…»

II

Одесса, Практическая гавань, пароход «Улисс». 22 сентября, капитан-лейтенант Игорь Белых, позывной Снарк

– Ну-ка, наведи на то корыто! – капитан-лейтенант показал на зеленую с белой полосой лодку, покачивающуюся метрах в пятидесяти от «Улисса». Черная короткая мачта на растяжках вант, длинный косой рей, обмотанный парусиной, сильно задранные нос и корма, – такие здесь называют «очаковская шаланда». На носу желтыми буквами во всю ширину борта: «Соня»; над планширем торчат три пары коричневых пяток. Чуть в стороне еще одна пара, побелее и поизящнее – явно женские.

Сиеста у них, злорадно подумал Белых. Расслабуха. Сейчас мы вас взбодрим…

– Зо! – важно кивнул Лютйоганн. – Заряшайт холёстой!

Набежали греки-номера. Один пробанил ствол куском толстого каната с щеткой из овечьей шкуры, другой вложил холщовый мешочек-картуз, поданный чернявым мальчонкой. Номер, банивший ствол, заколотил заряд; канонир оттянул молоточек ударника, покопался в кошеле, привешенном к поясу, извлек ружейный пистон. Насадил на шпенек запальной трубки, крикнул: «Эла!» Номера, ухнув, налегли на тали, дубовая подушка заскрипела, карронада наползла на борт.