Неизвестно, как Ефросинья Георгиевна отыскала путь к сердцу мамы Капитанаки, а только эта решительная дама взялась лоббировать ее участие в каперской экспедиции. Как выяснилось, тетка супруги дяди Спиро занималась ровно тем же на Архипелаге – полвека назад, во время очередной русско-турецкой войны, когда Россия создала на островах «Эптанисос Политиа», свободную греческую Республику Семи островов. И даже с будущим мужем познакомилась на палубе каика и вместе с ним перебралась в Крым, когда Россия по мирному договору вынуждена была оставить острова туркам.
На заявление Белых: «Не бабское это дело», мама Капитанаки лишь усмехалась и отвечала: «Не знаешь ты гречанок, нэарэ! Вам, воинам, до них далеко, и коли уж женщина возьмет в руки саблю… Ласкарина Бубулина[27]
была вообще русским адмиралом!» Робкое возражение дяди Спиро, что Ефросинья Георгиевна вообще-то никакая не гречанка, было презрительно отметено, и с этого момента Фро окончательно утвердилась в экипаже «Улисса». А Лютйоганн, во всем требующий орднунга, внес ее в судовую роль, как волонтера-переводчика и историографа.Увидев эту запись, Белых иронически хмыкнул, припомнив незабвенного вольноопределяющегося Марека. Но спорить не стал – пусть будет историограф. Шкиперу виднее.
III
– Простите, Сергей Борисыч, но я вас не понимаю. В ваших руках – сведения, способные перевернуть мир, а вы чего-то ждете, оправдания своему бездействию придумываете…
Велесов хлестнул палкой по высоченным пучкам бурой травы. Кача тонула в ковыльном море: оно волновалось от темнеющего на востоке горизонта до гряды песчаных дюн. За ними – рукой подать – пенился прибой. Палатки выстроились шагах в ста от воды; к ним в обход пологого песчаного холмика вела тропинка.
– Что ж, вы по-своему правы, Реймонд Федорыч. Только учтите – мы за эти полтора с лишним века вдоволь наелись плодов научно-технических революций. Да что я говорю, война – та, с которой вы сюда угодили, – она ведь из той же категории! Газы, окопная война, дредноуты, бомбежки с воздуха… В наше время слепо верят науке и без устали рассуждают о вреде безудержного прогресса. А сами покупают новые гаджеты, автомобили, продукты, полученные с применением таких вывертов, что и доктор Моро нервно курит в углу. Поверьте, это настоящая шизофрения в масштабах планеты. Ну, может, и не всей – как минимум Северного полушария.
– Значит, африканские негры сохраняют благоразумие? – усмехнулся Эссен. – Вот уж не подумал бы…
– На свой манер – пожалуй, да. Впрочем, это не их заслуга. Из всех достижений цивилизации наши собратья по эволюции освоили лишь умение нажимать на спусковой крючок и вполне этим обходятся.
– И все равно не понимаю. Бог с ней, с наукой, но в вашем устройстве содержатся сведения по истории, политике, экономике, в конце концов! Если передать их государственным мужам, они найдут способ обратить это ко всеобщему благу!
Сергей поморщился. Он ждал этого разговора, особенно после того, как научил Эссена пользоваться ноутбуком. Лейтенант просиживал ночи за монитором, а поутру ходил, как сомнамбула, натыкаясь на палатки и что-то шепча под нос. На гостя из будущего он поглядывал со смесью восторга и недоумения.
– Вы, Реймонд Федорыч, так уверены в благоразумии «государственных мужей»? Насколько я понимаю, государь император не жалует научный прогресс, а в нынешней России все делается исключительно по его воле. Вы вот беретесь предсказать, каких дров он наломает, ознакомившись с нашей версией истории на ближайшие лет сорок? Я уж не говорю о более дальнем сроке…
Эссен пожал плечами. Его распирала жажда действий; получив доступ к кладезю бесценной информации, он вообразил, что грандиозные перемены должны начаться сейчас, сразу, а любое промедление есть преступление перед человечеством.
«Фантастики ты не читал, дружище. А если и читал, то не ту. Мсье Жюль Верн убедил вас, что технический прогресс сам по себе благо, самоцель, а вы и поверили. Хотя что вам оставалось? На каждом этапе развития цивилизации – свой исторический опыт, и его еще надо осмыслить. А без этого осмысления любые рассуждения о путях прогресса – не более, чем беллетристика».
За разговором прошли половину пути. За песчаной дюной открылся вид на причал для гидропланов: аппараты стояли на слипах, словно гигантские древние перепончатокрылые твари, присевшие отдохнуть на песок. Возле крайнего аппарата, с цифрами «32» на носу, возились мотористы.
– Реймонд Федорыч, меня что же, Марченко повезет? А вроде говорили – Жора?