Крымские истории

А вдруг – это зов крови и она несёт в себе печать нашего общего родства, которое рассеялось по всему миру, а уж в Крыму-то – в особенности.

После этого события, казалось, совершенно рядового и обычного, я долго размышлял над тем, кто мы такие сегодня? И есть ли среди нас тот, кто может сказать, что он – русский или татарин по крови, в чистом, так сказать, виде?

Человеческие дети мы, а значит – Божьи.

Так неужели не поразумеемся и всегда будем за шашку хвататься? Или ещё что-нибудь, более страшное придумаем, только бы свой верх установить, нам только ведомую правду узаконить?

Так ведь и изведём друг друга, под корень.

И не повинимся, пред Господом и друг пред другом, за прегрешения вольные и невольные.

Люди ли мы после этого или каины? И кто направляет судьбы живущих: одних – по дороге совести, а других – лихоимства и бесчестия?

Знать бы ответы на все эти вопросы, смотришь, и зла бы на земле поубавилось.

И крови меньше стало бы литься.

Да непохоже, что вразумил Господь своих детей. В едином роду, в вере единой, а готовы уже в горло вцепиться друг другу, забыв о вековом братстве и судьбе одной, щедро кровью окроплённой. Общей. Нерасторжимой.

Сохрани и помилуй, Господи, люди твоя!

Дай нам всем прозреть.

***

Жизнь и измеряется теми

счастливыми мгновениями,

которые возвышают нас

над повседневностью

и позволяют сказать,

что мы были счастливы,

так как были любимы.

И. Владиславлев

ОСТАНОВИСЬ МГНОВЕНЬЕ, ТЫ, ПРЕКРАСНО

Маленькая, подслеповатая фотография.

На ней – едва различимые две фигуры: молодые люди, он и она, в лодке.

И красивым почерком, простым карандашом, на обороте надпись: «Остановись мгновенье, ты прекрасно».

Я на всю жизнь запомнил этот осенний день, который мы провели на море, в лодке, которую, конечно же, взяли на пристани самовольно, за что нам потом и влетело от её владельца.

***

Разглядывая эти счастливые и безмятежные молодые лица, я вспомнил годы юности и те страницы, на которых обязательным и таким искренним было её присутствие, нескладной и совершенно некрасивой, но такой прекрасной и светлой своей душой девушки – Ларисы Завадской.

Я помню, как я пришёл в 9-а класс школы в посёлке Ленино – районном центре степной зоны Крыма.

И уже через несколько дней – заставил говорить о себе, сам того и не желая.

Отличился тем, что очень любил и немножко знал русскую литературу. И уже после нескольких занятий, Тамара Кузьминична Кривцова, преподаватель русской литературы – и по великому счастью – классный руководитель, стала говорить обо мне как о юноше, подающем определённые надежды.

Она очень тепло и светло ко мне относилась с первого дня нашего знакомства. Мы все, с одноклассниками, были в неё безнадёжно влюблены и она об этом знала. И очень бережно относилась к нашим чувствам, никогда, ни при каких обстоятельствах, не унизила их и не оскорбила.

Не был исключением и я, и эта милая женщина, которой к тому времени и было всего лет тридцать-тридцать пять, ослепительно красивая, не казалась мне на много старшей и я вполне допускал, что могу вызвать и у неё ответное чувство. Даже помню, как я ревновал её к мужу, основательному майору милиции Кривцову Василию Леонтьевичу, старшему брату моего товарища Саши Кривцова.

В это же время и состоялась моя встреча с девушкой, лицо которой было всё в конопушках, с ясными и огромными глазами, да двумя смешными косичками, которые ей очень шли.

– Меня зовут Ларисой, Лариса Завадская, – смело подошла она ко мне, стоящему у окна школы на втором этаже.

Сколько, затем, после этой встречи было литературных споров и разговоров «за жизнь»: юную, дерзновенную, всю пока – в мечтах и поисках.

Помню доброе и светлое письмо её, после какого-то литературного вечера, который мы вели с ней вместе.

В этом письме она меня назвала принцем, которым она любовалась весь вечер.

Конечно, мне было очень светло и приятно от этого и я очень гордился тем, что заслужил столь высокую оценку этой недюжинной, по своему разуму, юной девушки.

Жила она в Заводском, прямо на берегу моря. И я помню – несколько раз провожал её до самого дома, а от Калиновки, где жили мои родители, это было всего полтора-два километра.

И всю дорогу нам было о чём говорить – спорили, читали стихи, как-то выстраивали своё будущее.

Так сегодня молодёжь не общается. И я не к тому, что она хуже нас, но то, что мы были духовно более богатыми, совершенными, это точно.

Я уже тогда твёрдо заявил, что пойду в военное училище, так как, несмотря на то, что мне даже давали путёвку-направление в литинститут от газеты «Крымская правда» – полагаю, что это не только моя заслуга, но и старания Тамары Кузьминичны, моей любимой учительницы – но содержать меня было некому и поэтому путь был определён один – на государеву службу, в офицеры.

Помню, как Лариса выбор мой одобрила, так как я очень хотел быть флотским офицером и мыслил идти в Севастопольское военно-морское училище.