Крымские истории

Тут же, даже не спрашивая нас, в моей комнате они соорудили стол, а вернее – нечто экзотическое и такое невообразимо красивое, что мы с приятелем занемели – там стояло, по меньшей мере, двенадцать-пятнадцать бутылок коньяку, фрукты, какое-то мясо, я и не знал ещё тогда, что это – бастурма, коробки конфет, их множество.

Остальные коробки и сумки, пакеты и ящики, стояли на полу, на моей кровати, на подоконниках.

С этого дня наш отпуск и отдых закончился окончательно.

Мы каждый день приглашались в гости, нас везде принимали, как национальных героев.

К слову – и мать, и девочка чувствовали себя превосходно, никаких осложнений не возникло и через несколько дней мы имели счастье и честь держать этого маленького человечка на руках, к появлению на свет которого имели некоторое отношение.

И мне казалось, что он осмысленно смотрел мне в глаза и что-то, самое главное, понимал из происходящего вокруг.

После этого события, хорошо помню одно, что я впервые, в двадцать шесть лет, почувствовал, что у меня болит сердце, а от одного вида коньяку мне становится дурно.

И долго мне пришлось убеждать молодую и любимую жену, что никаких иных курортных грехов за мной не числилось. Да и не падок я на них.

Знать бы судьбу той девочки сегодня. Что она и как? В какой стране?

Убеждён твёрдо в одном, что даже только наша искренность в тот день не должна позволить ей стать дурным человеком.

Счастья Вам всем, милые люди, кто эту историю помнит.

Мы тогда, в ту пору юности, были единым народом и не делили наше Великое Отечество на национальные анклавы, а где-то – и на националистические, и даже – людоедские.

Что же ты учинил, Господь, с детьми своими? Зачем позволил им с пути братства и добрососедства свернуть – на заросшую тропу эгоизма и кичливости, национальной ограниченности?

И уже ведь – не первая даже кровь пролилась, но она ничему не научила двуличных, корыстных и подлых политиканов.

Отпылал Карабах, Приднестровье, Абхазия и Южная Осетия, кровью изошла Чечня, никакого просвета не видно в Ингушетии и Дагестане, настоящая война испепелила Ош, Фергану, дружелюбный Узбекистан, трудолюбивый Таджикистан…

Начали воевать с памятниками освободителям и победителям, а Вию Артмане – выбросили умирать на улицу в Риге.

И наш минкульт, у которого один Пиотровский разворовал Эрмитаж на миллионы, так и не смог ей, Народной артистке СССР, купить в Риге квартиру, чтобы она в ней закончила свои последние дни.

Зато – Собчаку, уничтожив захоронения Святых, в Русской Земле воссиявших, воздвигли целый, в Ленинграде, целый пантеон.

Даже на поминки Мирей Матье выписали, из Франции.

И Солженицына, лютого врага России, вдохновлявшего уже в наше время поход всех зарубежных сил против неё, упокоили рядом с гением Земли Русской Василием Ключевским, который никогда, ни при каких обстоятельствах, не стал бы и стоять рядом с «ВЖК», «вечно живым классиком», по меткому определению фронтовика Владимира Бушина.

Был бы оскорблён запахом серы, как от дьявола, который исходит от этого предателя и труса, навуходоносора и клеветника.

А его нам, в оправдание происходящего в России, вменяют к обязательному изучению в школах и вузах… Даже премии его имени учредили.

А атомные лодки тонут, а людей, как на войне, убивают в усобицах, захватах, на рынках, а старики сгорают, десятками, на пожарищах…

Каждый день горит и взрывается Москва, в которой уютно только двоим – мэру всех времён и народов и его супружнице-миллиардерше…

Разве такое было возможным в ту светлую пору, когда мы сами были почти святыми?

***

Первое чувство, первая любовь

всегда остаётся в нашей памяти.

И мы, благодаря этой памяти,

делаемся лучше на всю

оставшуюся жизнь.

И. Владиславлев

ЕРЕНА

Эту молодую женщину со столь странным старинным польским именем он заметил сразу.

Она нисколько не старалась ему понравиться. Она просто знала, что она ослепительна и умна, и среди окружающих его людей остаться незамеченной не могла, если бы этого и очень хотела.

И вела себя в соответствии с этой данностью – была приветлива и ровна со всеми, и с ним тоже.

И только много позже он заметил, что дивным светом её тёмно-карие глаза зажигались только тогда, когда Она встречалась с ним.

Приятели привычно называли Её Ириной, а ему так нравилось её первозданное имя и он его, как молитву, шептал, оставаясь с собой наедине: «Ерена, Ерена, Ерена…».

Откуда залетела эта веточка, этот листок неведомой ему жизни и истории – он долго не знал.

Но сдержанное благородство в повседневной жизни, высокий такт и умение себя держать в любой обстановке и легко нести своё естество среди множества людей, были у неё природными, воспитанными во многих поколениях и переданными ей от предков.

Это уже потом он узнал, что род Её происходит от древней польской знати, которая, века назад, осела на Брестской земле.