Крымские истории

– А вот обидел один раз, очень сильно. Сам во главе десанта уходил, а меня не взял. И даже накричал, что я, мол, твоим родителям скажу, если что. И что – мала ещё, не выросла.

Правда, слава Богу, что сам живым вернулся. Раненый только был. В правое плечо, но – живой и счастливый, что задание командования выполнил к сроку.

Нотки гордости так явственно зазвучали в её голосе, что он даже окреп, стал звонче и пронзительнее, словно и годы ушли за море:

– Ему тогда, случай небывалый для сорок первого года, вскоре такую же звезду вручили, как и у тебя, сынок. Так он её и не носил. В кармане, на груди, в платке, который я ему подарила, лежала.

– Всё говорил мне: «Что, я один – самый лучший? Да все у меня в десанте – настоящие герои и заслуживают такой же звезды»…

И не знала эта милая женщина, что эта история будет иметь совсем уж неожиданное продолжение уже через несколько дней.

И что мне именно выпадет горькая участь уверить её в невосполнимой утрате, лишить надежды, но, вместе с тем – и стать свидетелем невиданного, по силе, чувства, небывалой великой и светлой любви.

Муж моей младшей сестры, большой милицейский начальник в Украине – по Крыму, вечером, за ужином, мне сказал:

– Представляешь, лодку подняли, подводную. Времён войны. Разворочена носовая часть, видно, на мину напоролась.

Я заинтересованно слушал его.

– Само по себе – событие не такое уж и редкое в последнее время, – продолжил он, – таких находок много обнаружилось, как стали искать «Армению». Знаешь, что-либо, об этом теплоходе?

– Да, – ответил я, – более семи тысяч погибло женщин и детей, которых эвакуировали из Ялты. Фашисты, мерзавцы, знали, что только мирные люди эвакуировались, кресты, красные, были растянуты по всем палубам. Но это их не остановило и они, волна за волной, налетали группами бомбардировщиков и сбрасывали бомбы на обречённый корабль до тех пор, пока он полностью не скрылся под водой.

*– Так вот, – продолжил мой родственник, – в одном из отсеков, он был задраен и воды там не было, нашли останки нескольких моряков. Время пощадило корпус лодки, в иле ведь лежала, одна только рубка из него торчала.

У одного из них, в кармане, лежала звезда Героя Советского Союза в носовом платке, вышитом, а в планшетке – письмо.

По звезде-то мы сразу и нашли Героя, это был капитан-лейтенант Александр Николаевич Ильичёв, наш крымчанин. А вот кому письмо адресовано – не знаю.

– Коля, – вскричал я, – я знаю. Я знаю. Позволь мне взглянуть на это письмо и… передать адресату.

Муж моей сестры искренне изобразил крайнюю степень удивления, не зря был старым, опытным милицейским зубром, и спросил:

– Откуда ты знаешь, кому письмо адресовано? Ты – что, провидец?

И я очень кратко, но внятно, рассказал ему историю своего знакомства с интересной женщиной, морячкой-фронтовичкой, сестрой милосердия, которую встретил в Балаклаве.

Назавтра, соблюдя все формальности, оставив расписку в получении планшетки и письма в ней, после того, как работники Главка сделали множество снимков с планшета, и копий – с письма, мне было вручено это свидетельство высокой любви и верности.

Я запомнил его дословно, а одну копию всё же попросил у генерала милиции Косачёва себе на память. О внуках подумал, чтобы им показать.

Пусть простит меня его автор и милая женщина фронтовичка, но это письмо – уже не частное дело погибшего и той, к кому оно обращено. Это письмо всем бы молодым людям, да перед глазами, чтоб помнили и знали, как возможно любить, как должно любить, как любили наши отцы и матери, как верили и ждали.

Вот оно:

«Родная моя! Счастье моё светлое и теперь уже – недостижимое. Я знаю, что жить мне осталось несколько часов. Это - в самом лучшем случае. Не было бы и их, да лодка, подорвавшись на мине, легла на дно у берега, на небольшой глубине, и мы успели задраить люки отсека.

Нас здесь шесть человек. Как старший по воинскому званию, объявил, что беспорядков и паники, малодушия не допущу. Труса и истеричку пристрелю сразу же…

Ну, да не это главное. Главное в том, что я самый счастливый человек на Земле, так как мне было дано великое счастье – знать тебя, любить тебя, ждать и верить.

И я знаю, что всем своим сердцем любила меня и ты, светлая моя.

Я верю, родная, что закончится эта война нашей победой, Великой нашей Победой. Разве может враг одолеть нашу любовь?

Нет такой силы, чтобы её победить.

И я очень хочу, и верю в это, что так и будет – ты доживёшь до этого светлого дня и будешь счастливой.

Не печалься обо мне, моя хорошая. Останешься живой – найди хорошего парня, фронтовика, и выходи за него замуж.

Только знай, что больше жизни люблю тебя. И буду любить до последней минуты своей, до последнего удара сердца.

Знаешь, наивно, но думаю – а, может, свершится чудо, и мы каким-то образом останемся живы?

Тогда я бы не ждал конца войны, а тут же позвал тебя замуж.

Будь счастлива, моя родная. Я очень тебя люблю.

Твой Александр».

Уже через час я был в Балаклаве. Сидел на скамейке, у дома той, кому было адресовано это письмо, курил и всё не мог зайти в подъезд.