Крымские каникулы. Дневник юной актрисы

В Симферополе красные. Мы ожидали страшных боев, готовились к тому, что по домам станут стрелять из пушек, но ничего такого не произошло. Постреляли там, постреляли тут, и вдруг везде запестрели красные знамена. Мы все это время просидели дома, заложив окна перинами и подушками. Дверь забаррикадировали мебелью. Готовились к худшему, но все обошлось. В наших окнах даже все стекла остались целыми, и это хорошо, потому что стекол сейчас не найти. Разбитые окна чинят фанерой, а я так люблю, чтобы в комнатах было светло. Мы с Павлой Леонтьевной уже выходили на разведку. Памятуя былое, я сама оделась попроще, и то же самое посоветовала Павле Леонтьевне, и сделала нам по красному банту, для чего безжалостно обрезала по низу портьеру. Павла Леонтьевна была испугана моим варварством (только она может переживать о каких-то старых портьерах, когда вокруг творится черт знает что). Но я отрезала немного, и Тата тотчас же подшила место отреза. Портьеры были выцветшими, так что банты наши получились блеклыми, но они нас сильно выручили. Встречаясь с нами, солдаты сразу же обращали внимание на банты и не делали нам дурного. Мы для них были свои. Некоторые даже пытались с нами заигрывать. Мы хихикали как можно глупее и говорили что в голову взбредет, следя при этом не столько за смыслом сказанного, сколько за тем, чтобы говорить простым народным языком. Павла Леонтьевна, мой эталон орфоэпии, прекрасно владеет народными говорами, причем разными. С равной убедительностью она может изобразить как малороссийскую крестьянку, так и русскую. Переняв у меня кое-что из выражений, она может сыграть и старую еврейку.

Итоги нашей вылазки оказались неутешительными. Все магазины разграблены, в театре хозяйничают какие-то солдаты, на Базарной площади митинг. Мы послушали немного, но ничего не поняли. Узнали только, что теперь главным в Крыму будет брат Ленина[65]. У большевиков свой календарь, такой же, что и в Европе. Я решила, что менять даты в своем дневнике не стану. Как привыкла, так и буду писать. Встретили Е-Б. Он шел в какой-то старой шинели с оторванными пуговицами и в шапке, при одном взгляде на которую мне захотелось подать ему копеечку. Наш вид (а мы выглядели не лучше) тоже удивил его. Мы зашли в первую же подворотню и там шепотом обменялись впечатлениями. Е-Б. (вот же проныра!) нашел среди красных знакомого, какого-то влиятельного начальника. Он не назвал ни его имени, ни должности, но дал понять, что это большой чин. Большой чин сказал Е-Б., что театру большевики придают большое значение, что в Петербурге, Москве и других городах, находящихся у красных, театры работают, дают спектакли. Это нас немного приободрило. Поглядим, что будет дальше.

Красные заняли не весь Крым. Белые засели в Керчи. Мнения разделились. Одни считают, что красные легко разобьют белых, другие уповают на иностранную помощь. Е-Б. сказал, что французы поспешили домой, потому что на их кораблях едва не произошла революция. Крымское правительство бежало вместе с казной. Крым в полном смысле этого слова был оставлен на произвол судьбы. Я вспомнила одного поэта (не И.), который убеждал меня в том, что Крыму, населенному многими нациями, которые никогда не смогут договориться между собой, непременно нужен конкистадор, который железной рукой наведет здесь порядок[66]. Непонятно, кто станет этим конкистадором. Красные ведут себя так, будто они пришли навечно, но события последних лет уже показали, что слово «навечно» лучше забыть. Только теперь я поняла, насколько приятной была наша прежняя скучная жизнь, которую я от недостатка ума презрительно называла «унылым мещанским бытием». Ах, как скучно! Всякий день одно и то же! Сейчас же, если бы встретила бы себя шестнадцатилетнюю, то надавала бы ей (то есть себе самой) подзатыльников. Обидно терять нечто хорошее, но втройне обидно сознавать, что я этого хорошего не ценила. Но нескучная жизнь виделась мне совсем иной. То, что происходит сейчас, не могло привидеться и в страшном сне. Права была мама, когда говорила отцу, что война добром не кончится. Отец в начале войны питал большие надежды. Он надеялся, что победа (тогда в победе мало кто сомневался) раскроет перед ним новые возможности, и, кроме того, он сумел получить огромный сапожный подряд. Как он сам говорил, «на целую армию». Приятели завидовали отцу, а мама плакала. У нее были предчувствия, которые сбылись. Иногда прислушиваюсь к себе: вдруг во мне тоже таится пророческий дар? Но мой внутренний голос молчит. А мне так бы хотелось наперед знать будущее.

7 апреля 1919 года. Симферополь