Крымские каникулы. Дневник юной актрисы

Мы уже не раз слышали заявления о том, что все банды в Крыму уничтожены. На самом деле это не так. На дорогах снова стало неспокойно. В Севастополь и Ялту можно ездить только с сопровождением. Бандиты называют себя «зелеными» и прикрываются какой-то идеей, но на самом деле идея у них одна – грабеж. Большие банды нападают на обозы и машины с продуктами, одиночки грабят одиночек.

21 января 1923 года. Симферополь

Эта зима лучше предыдущей. Голода мы не испытываем, правда, и досыта тоже редко когда наедаемся. Пайки стали больше, да и запасы служат хорошим подспорьем. Однообразие пищи удручает не меньше, чем ее скудость. Скучаю по настоящему чаю. Сейчас даже контрабандный, который продают за бешеные деньги, смешан черт знает с чем, с какой-то травой или с опилками. Много о чем я скучаю.

3 февраля 1923 года. Симферополь

В милиции объявлена чистка. По всему городу расклеены плакаты, призывающие сообщать в особую комиссию обо всех незаконных действиях сотрудников. Об этом же пишут в газетах. Хорошо, что в театрах не бывает чисток. Наверное, потому, что отсутствие таланта труднее доказать, чем какое-нибудь преступление. Этим часто пользуются наши бездари. Талант – сложная штука. Если его нет, то это сразу же бросается в глаза, но доказать бездари его бездарность невероятно трудно. Чем меньше таланта, тем больше оправданий. А уж если бездарь станет активистом (они очень это любят), то с ними совсем невозможно справиться. Р. старается не делать замечаний Ю. В. даже в тех случаях, когда тот играет не просто плохо, а отвратительно, потому что Ю. В. – председатель месткома и может в ответ на критику сделать пакость. В. В. у нас в женском комитете, она больше выступает с речами, чем в спектаклях. А. М. сделался внештатным корреспондентом «Красного Крыма». Прежде он хвастался своим знакомством со Станиславским, а теперь – с местными властями.

7 февраля 1923 года. Симферополь

Тайком от Павлы Леонтьевны отправила письмо в московский Камерный театр. Долго колебалась, никак не решалась написать. Было очень неловко напоминать о себе старым знакомым[192]. Хоть я и не написала прямо, чего я хочу, все равно нетрудно об этом догадаться. Но и не написать я тоже не могла. В моем положении не стоит разбрасываться возможностями. Но чувство такое, будто я из хедера собралась в раввины[193]. Что ж, письмо отправлено, и назад его не вернуть. Мудрецы говорят, что лучше сделать и раскаиваться, нежели не сделать и раскаиваться.

10 февраля 1923 года. Симферополь

Поспорила с К. А. На мой взгляд, в его новой пьесе слишком много действующих лиц. Не всякой труппы хватит, чтобы их изобразить, но это еще полбеды, потому что один актер может играть несколько ролей. Главная беда в том, что обилие персонажей создает на сцене ненужную суету и мешает понять пьесу. Советую вычеркнуть всех, кого только можно. К. А. смеется, называет меня «громометательницей» и отчаянно спорит, доказывая мне, что я не могу судить о достоинствах пьесы до тех пор, пока не прочту ее целиком. Вычеркивать он никого не собирается, говорит, что при желании это может сделать режиссер. Я сначала горячусь, а потом мне становится стыдно за мою горячность. Но действующих лиц все же много. Неуютная получается пьеса. К. А. ведет себя как репортер, которому платят за каждое написанное слово. Его «Грешница» была гораздо уютнее.

13 февраля 1923 года. Симферополь

За минуту до начала спектакля «На дне», когда все мы уже были на сцене, внезапно рухнул занавес. Было много шума, а пыли еще больше. Нам удалось сохранить самообладание и начать спектакль словно ни в чем не бывало. Поразительно, но публика восприняла падение занавеса спокойно. Кто-то ойкнул, кто-то ахнул, но паники не случилось. Все остались сидеть на местах. Нынешнего зрителя, привыкшего к «героическим экспериментам», ничем не испугать. Занавес упал из-за лопнувшей проволоки. Она давно уже провисла, но никому не было до этого дела. Хорошо еще, что не сорвали спектакль. Отец любил повторять: «Что не додумано головой, приходится докладывать из кармана».

Поймала себя на том, что думаю и пишу об отце в прошедшем времени: говорил, думал. Столько лет прошло, а от родителей и брата нет вестей. Доплыли ли они куда? Где они теперь? Что с ними? Мне хочется верить, что у них все хорошо. Мне хочется, и я верю. Но все равно, вспоминая их, всегда плачу.

21 февраля 1923 года. Симферополь