Если до сих пор звания Героя Советского Союза был удостоен только лётчик Яков Иванов, совершивший в небе над городом воздушный таран, за что Указом от 17.01.42 он первым из севастопольцев получил это высокое звание, то в июне 1942 года удостоенные этим званием стали появляться один за другим.
4 июня 1942 – лётчик Филипп Герасимов, установивший связь с партизанами.
14 июня 1942 – лётчики Михаил Авдеев, Иван Алексеев, Мирон Ефимов, Евгений Лобанов, Георгий Москаленко, Николай Наумов, Николай Остряков, Николай Челноков.
Все Герои Советского Союза – лётчики, а защищают Севастополь моряки и пехотинцы – нелепость, которая видна, что называется, не вооружённым глазом. Ошибку стали срочно исправлять.
16 июня 1942 был издан Указ о присвоении звания Героя Советского Союзу краснофлотцу Ивану Голубцу. Он оказался первым Героем Советского Союза из числа рядового состава армии и флота. Мне доводилось общаться с сослуживцами Ивана Голубца и, как они рассказывали, столь высокое звание, которое было присвоено их товарищу, породило недоумение. Дело в том, что возвратившийся из увольнения старший матрос Голубец был не трезв. Увидев пожар на тральщике, он бросился сбрасывать в море мины и от полученных ожогов скончался. Сослуживцами его гибель не воспринималась как подвиг.
20 июня 1942 звание Героя Советского Союза присваивают разведчице Марии Байде, артиллеристу Абдулхак Умеркину и политруку Михаилу Гахокидзе. Мария Карповна Байда, с которой мне потом доводилось общаться, рассказывала, что даже не успела получить звезду Героя.
За два дня до падения Севастополя Сталин И.В. обратился к защитникам Севастополя со словами благодарности и призывом удержать Черноморскую твердыню. Это был приговор. О том, что от окончательной катастрофы отделяют считанные дни, командование Черноморского флота уже знало и предприняло решительные меры, но только в отношении себя.
30 июня вице-адмирал Октябрьский Ф.С. сообщает в Москву Наркому ВМФ Кузнецову Н.Г. и в Краснодар комфронту Буденному С.М., что
В Севастополь прибыло две подводные лодки, а также было выполнено несколько самолетовылетов. Тяжело раненного комдива 172-й Ласкина И.А. поместили на лодку. Там же был и командарм Петров И.Е., чье честное сердце разрывалось от стыда и позора. В глубине души он еще надеялся, что сможет на Большой земле что-либо сделать для организации эвакуации.
Секретарь Крымского обкома партии Федор Дмитриевич Меньшиков по-видимому, чувствовал тоже самое, а потому вместо себя посадил в уходящий самолет первого подвернувшегося под руку раненого, а сам остался вместе с обреченными на плен или гибель людьми.
Восемьдесят тысяч бойцов и командиров, оказавшись без руководства стали покидать рубежи обороны и отходить к мысу Херсонес в надежде на эвакуацию. Вдумайтесь в эту цифру -80 тысяч. В окопах, блиндажах, дзотах – это большая сила, которая продолжала бы перемалывать солдат противника и выигрывать столь дорогое время, которое, как известно, работало не на Германию. Увы, брошенные своим командованием, они моментально превратились в дезорганизованную толпу, которая прекратила сопротивление и сдалась врагу.
Можно только скорбеть о том, что ничего не было предпринято для спасения людей, а особенно – в части задействования малых кораблей. Отдельные защитники города на самодельных плотах, на автомобильных камерах, на лодках выходили в море и… спасались. Командующий артиллерией отдельной Приморской армии полковник Рыжи Н.К., таким образом, достиг берегов Турции, где его передали в Советское посольство.
Оказался незадействованным весь малый флот, а это 325 рыболовецких судна, которые потом все были либо уничтожены нами, либо попали в руки врага. Использовать же их для эвакуации защитников Севастополя командование флота не решилось, так как не имело приказа на эвакуацию.
Рассказывают, что, когда командарм Петров И.Е. встретился с командующим Черноморского флота Октябрьским, то разговор произошел настолько нелицеприятным, что с той минуты и до тех пор, пока адмирал Октябрьский командовал Черноморским флотом, имя Петрова было запрещено в «Городе русской славы».
Все без исключения участники обороны Севастополя, чьи воспоминания автор использовал в настоящей книге, прошли унижения вражеского плена. Те, кто выжил, впоследствии испытали унижения и муки уже у себя на родине. Каждому защитнику Севастополя задавался один и тот же вопрос: