В номере симферопольской гостиницы «Украина» Мария Карпова Байда рассказывала мне, как в 1945 году после возвращения из плена её терзали наши сотрудники КГБ, добиваясь все того же: «Почему она, Герой Советского Союза, не застрелилась». На десятом, наверное, допросе она не выдержала и запустила в следователя массивную пепельницу.
Уже упоминавшийся в статье Кувшинников Г.П. рассказывал, как в колонне пленных его гнали в Симферополь, в город, где едва ли не каждый житель знал его как Секретаря Симферопольского горкома партии. Рядом с ним шел знакомый политрук.
В 1946 году его вызвали в КГБ и потребовали описать свое пребывание в плену по часам. Кувшинников Г.П. честно описал все, что было, не забыв упомянуть и струсившего политрука. Почти месяц он сидел под домашним арестом, ожидая худшего. И вдруг все изменилось, он восстановлен на работе.
Встретившись как-то с начальником КГБ, Кувшинников Г.П. осторожно попробовал узнать, что всё же произошло? Как о деле прошлом, ему рассказали, что была анонимка о том, что он сидел в плену и потому не может быть на партийной работе. В ходе проверки удалось найти того «трусливого» политрука, который описал, что с ним вместе в колонне военнопленных был такой мужественный человек, как батальонный комиссар Кувшинников Г.П., который предлагал ему бежать вместе, а когда он не рискнул, то тот бежал сам. Кувшинников Г.П. узнал адрес политрука и до конца своей жизни на каждый Новый год отправлял ему праздничные поздравления. Одну из полученных в ответ открыток я видел собственными глазами.
3.6.3. Дивизия, сформированная в Симферополе
15 августа 1941 года она первоначально называлась 3 Крымская. В её состав входили призванные в Красную армию жители Симферополя и Бахчисарая. Затем ей был присвоен боевой номер 172 стрелковая дивизия. Это была, воспетая впоследствии Константином Симоновым дивизия, которая обессмертила себя в боях под Могилёвым на Буйническом поле, где остановила немецкие танки. Именно там перед своей смертью Константин Симонов завещал развеять его прах. Вся 172 стрелковая дивизия погибла, но было вынесено боевое знамя. 3-я Крымская стала 172 стрелковой дивизией второго формирования.
Как и под Могилёвом, в Севастополе погиб или был пленен весь её личный состав, но командир дивизии полковник Ласкин И.А. вывез на подводной лодке боевое знамя.
Драматично сложилась судьба ее командира севастопольской поры полковника Ласкина И.А. Первоначально всё у него складывалось прекрасно. После обороны Сталинграда, где он был начальником штаба 64 армии, был назначен начальником штаба Северо-Кавказского фронта (13.05–20.11.43). Затем новое повышение, уже на более высокую должность начальника штаба 4-го Украинского фронта, как вдруг последовал его арест.
Поскольку никакой объективной информации не было, то слухи ходили самые разные. Участник обороны Севастополя известный краевед Михаил Франжуло рассказывал мне, что причиной ареста якобы послужил тост Ласкина. Отмечая победу под Сталинградом, Ласкин будто бы провозгласил здравницу за героических защитников Севастополя.
Олег Беспалько, создатель школьного музея истории 172 сд при симферопольской школе-гимназии № 10, встречался в Минске с дочерью генерала и рассказал о том, что, по её словам, у Ласкина И. А. не сложились отношения с начальником особого отдела фронта, которому он, якобы, отказался подписать наградной лист на орден Ленина, за что тот ему и отомстил.
В действительности все оказалось совершенно иначе. В 1941 году в должности начальника штаба 107 Сивашской стрелковой дивизии полковник Ласкин оказался в окружении. Это был знаменитый Уманский котел, о котором уже было рассказано. Тогда в окружение попали две наших армии: 6-я и 12-я. В плену оказалось 103 тысячи бойцов и командиров, включая обоих командармов, четырёх командиров корпусов, одиннадцать командиров дивизий. К тому же два командира корпуса и шесть командиров дивизий погибли в боях.
Ласкин И.А., комиссар дивизии Конобевцев Т.Ф. и командир 14-го танкового полка Фирсов И.А., переодевшись в гражданскую одежду, попытались самостоятельно выйти из окружения, но были схвачены. Через пару дней Ласкин И.А. и Конобевцев Т.Ф. смогли бежать и выйти к своим войскам. О судьбе Фирсова И.А. они ничего не знали. Посоветовавшись между собой, Ласкин И.А. и Конобевцев Т.Ф. решили о своем пребывании в плену никому не рассказывать.