Крымские тетради

И я был спокоен, я видел детали: фонарик у немца справа, висящий на пуговице, был старый, с облезлой краской, лопнувшим стеклом, а у другого из-под шапки выглядывала рыжеватая седина, и весь он был морщинистый, тусклый.

Они подошли нормальным шагом, потребовали документ. Я выжидал. Тусклоглазый был решителен, дернул за вещевой мешок, истерично крикнул:

«Аусвайс!»

«Да, да… Есть, есть аусвайс!»

Я стал рыться в кармане — в одном, другом, а мысль одна: не было бы осечки! Нащупал пистолет, спокойно вытащил, как вытаскивают самый безобидный предмет, и сразу:

«Получай!»

Первым упал тусклоглазый. Тот, что с фонариком, крякнул», потом оглашенно закричал и плашмя брякнулся в снег. Вторую пулю в него — удачно.

Откуда-то взялись немцы, стали стрелять. Зинченко через стену — за насыпь.

Там уже ждали свои. Двинулись вдоль шоссе, прикрываясь деревьями, опутанными лианами, как бечевой, потом круто перемахнули его и в горы. Но далеко не пошли. В расщелинах камней дождались вечера и, когда сгустилась темнота, спустились к мосту по ледяной воде.

Немцы даже не подумали о том, что партизаны смогут сюда вернуться. Да и вообще, были ли партизаны? Кто-то убил часовых, а кто — след простыл. Так прикидывал Зинченко, так было и на деле.

В полночь подобрались под мост, заминировали его к через час взорвали.

Немцы восстанавливали его двое суток; надо им отдать должное: действовали очень оперативно. Оно и понятно — дорогу ждала части дивизии, Они уже были на шоссе и торопились.

33

И Черников отличился: разделался с двумя мощными машинами, набитыми солдатами. Это была, надо сказать, на редкость удачная операция — хоть вставляй ее в учебник партизанской тактики. Потребовалось всего два снайперских выстрела по фашистским водителям на крутом повороте. Их уложили насмерть, а машины с грузом, никем не управляемые по инерции в… пропасть. Отлично!

Говорят, голь на выдумки хитра. У нас выдумщиков — хоть штучно, хоть дюжинами.

Позже, летом 1942 года, в дни самых напряженных боев за Севастополь, когда после долгих неудач, которые нас мучили до середины весны, мы наконец-то! — установили прочную радиосвязь с городом и когда к нам стали прилетать самолеты, произошел такой случай.

Дед Кравченко после контузии отлеживался в шалаше и ужасно тосковал. Отлежался кое-как — и ко мне.

— Что скажешь, Федор Данилович?

— Я хотив спросить, чи нэ можна знайты таку вынтовку… Ну, таку… з биноком?

— Снайперскую, что ли?

— Ага!

— Зачем?

— Добрэ було б из скалы на спуске по шофэру — бах!., А машина сама в обрыв, тилькы зашелэстила б… А, товарищ командир?

— Ишь ты, а кто же стрелять умеет?

— Знайдутся, ей-богу, знайдутся!

Мысль деда была интересной.

— Ладно, насчет снайперской винтовки попросим Севастополь, дадим радиограмму! Отдыхай, дед.

Мы послали радиограмму, и к вечеру следующего дня нам привезли три снайперских полуавтомата.

Харченко, друг Федора Даниловича, долго вертел в руках лакированную новенькую винтовку.

— Добра штучка и сподручна. Я гарно стриляв из вынтовки з оптыкою, из трехлинейной. На триста мэтрив в блюдце попадав. Товарыщ начальник, а що як я пиду? Выбэру мистэчко на дорози и по фашистах… а?

— Да куда же вам, еле на ногах держитесь…

— На ногах! Да будь воны прокляти, ци сами ногы! А як бы я в самому Севастополи був? Ни, я пиду… На карачках полизу… Давайтэ дида Кравченко.

Взяв пятидневный запас продуктов, два старика отправились к Байдарским воротам на охоту за немецкими шоферами.

Прошло несколько дней, к нам прилетел летчик из Севастополя Битюцкий. Он рассказал о боях под городом. Но героем нашего костра был дед Кравченко.

— От скаженный Фэдосий, так и остався на своему мисти, а мэнэ прогнав, — рассказывал дед. — Ты, каже, Фэдя, иды скажи, яки у нас дила, та попросы у командырив бронэзажигательных пуль. Я спросыв: «Для чого?» Вин каже: «Бачыш, скилькы бакив з горючым? Их треба спалыть».

— Расскажи толком, а то понять тебя трудно, — добивался начштаба района, приготовив лист бумаги для рапорта.

— Прыйшлы мы, значыть, к Чертовой лестнице, товарыш пидполковнык. Ишлы два дни. Спустылысь на дорогу. Метрив трыста вид нэи — отвесна скала. От мы, два дурни, и карабкалысь ночью на нэи. Утром пишлы машины… Кучамы, кучамы. Пройдэ одна куча, за нэю друга — и всэ на фронт… Харченко и каже: «Ты по сторонам дывысь, а я машины буду подстрелювать».

Вот показалась одна машина — подстрелив. Машина тилькы задом выльнула… В обрыв пишла. Добрэ, сыдымо опять. Знов пошлы машины кучэю. Нихто нас нэ бачэ. Чэрэс час-два легкову пидчэпылы. Шофэра — на бок, машина — стоп! Багато понаихало фрицив. Нас шукалы, а мы сыдымо мовчкы. Ноччю попрощалысь со скалою, найшлы другу ближчэ Байдар. И там дви машины пидбыли. Гарно выйшло… Тилькы одна пуля — шоферу, останне самэ доробляется. Машина без хозяина идэ туды, дэ ныжчэ, та кубарэм, кубарэм…

— Расскажу в Севастополе про двух дедов. О них уже сам командующий расспрашивал, — восхищался Битюцкий, предлагая деду папироску.

— Ни, я самосаду. Покрипше. Розкажить, товарышу летчик, як там в городи?