Крымские тетради

— Атакуют день и ночь. Вчера фашисты четыре раза ходили в атаку. Эх, аэродромы у нас там неподходящие, а то бы мы им всыпали!

— Товарищ летчик, пора. Все готово к полету, — доложил дежурный по партизанскому аэродрому.

Попрощавшись с нами, Битюцкий — в который уже раз! — отправился в свой опаснейший рейс.

…И балаклавцы лицом в грязь не ударили: комиссар Терлецкий открыл счет на третьи сутки. Он рейдировал по Байдарской долине и ударил по немцам на том самом перевале, где били врага еще томенковцы с проводником Арсланом, снял кабель под Шурами, убил немецкого подполковника под носом у штаба бригады и, потеряв в бою двух партизан, вернулся на базу.

А вот Калашников с трудом выскочил из Коккозской долины. Она, эта долина, как заноза в пятку Кузьме Никитовичу. То-то он противился, хитрил лишь бы отвести от себя поход, но я не уступил. В конце концов степняки должны показать, на что они годны.

Пошел Калашников с обходцем, где-то на задворках разбил одинокую машину, но этого было достаточно, чтобы растревожить весь улей. Батальоны егерей прочесывали долину, заблокировали все выходы из нее, и Кузьма Никитович с трудом ноги унес. А теперь вот сидит в штабе и доказывает, что его напрасно обижают, и он бы не хуже Зинченко разделался с мостом…

Я улыбаюсь: эх, Кузьма, Кузьма, как ни выкручивайся, а должок за твоим отрядом и за тобой лично так и остается.

Он уходит, нахлобучив шапку на лоб.

Большой, взрослый человек, а вид как у наказанного ребенка.

Вообще-то мы довольны. Район, на мой взгляд, первый боевой экзамен выдержал!

От нас пошла цепная партизанская реакция: дивизию бил Кривошта со своими ялтинцами, затем алуштинцы подключились, симферопольцы — три отряда, били Городовиков, Чуб, Генов. Подсыпали ей и наши летчики с кубанских аэродромов, Ей досталось как следует, но дело в гораздо большем. Манштейну мы будто заново показали себя: вот наша сила! Она как сжатый кулак. Мы не только по носу щелкаем, но можем бить наотмашь!

Что же касается связи с Севастополем — ни шагу вперед!

Нет важнее задачи, чем эта!

Маркин снова пойдет, но с кем?

Крупная задача по плечу человеку с крупным характером.

Александр Степанович Терлецкий! Характер, упорство! Вспоминаю Форосскую заставу, Байдарские ворота, взрыв батареи. Сух, официален, но тому, кто помешает выполнить данный ему приказ, оторвет башку. И местность знает.

Отряд без него проживет, хотя лишать его такого воина, каким являлся Александр Степанович, грешно.

Но связь! Связь! Сколько важнейшей информации пропадает!

Вызываю Терлецкого.

Комиссар со мной рядом, и больше ни единой души. Пограничник четко докладывает, но, пристальнее всмотревшись в нас, словно догадывается, зачем вызвали.

Только одно слово сказал Домнин:

— Севастополь!

Молчание.

— Кто тебя заменит?

— Старший лейтенант Ткачев решит.

Ткачев держится тихо. Правда, говоря об одном бое, прежде всего вспоминают Ткачева. Он лежал за пулеметом и короткими очередями отгонял карателей, так и не дал им преследовать отряд. Лежал за пулеметом, как на стрельбище, — по всем правилам. И огонь его был по-снайперски точен. Что ж, человек пограничной школы.

Терлецкого и Маркина проводили без шума, скрытно для всех: мол, ушли с пакетом в Центральный штаб. И все! И маршрут выбрали с хитрецой.

34

Здорово-таки мы расшевелили фашистский тыл! Какие-то высшие офицеры заседали в Бахчисарае; говорят, встретились они там с самим фон Манштейном. Попутно там же происходило сборище предателей. До двух тысяч карателей из местных жителей дефилировали по плацу перед бывшим ханским дворцом. В древнем Тепе-Кермене учились стрельбе из автоматов и горных пулеметов. Немцы предателей экипировали в военную форму. Только нарукавные знаки отличали их от доподлинных гансов и фрицев.

Разведка фашистов обхватывает нас со всех сторон. Добровольцы гестапо стараются организовать наблюдение за партизанскими тропами.

Мы все оцениваем трезво: вот-вот нападут на нас. И решительно.

Как быть? Задача — поставить отряды на ноги — выполнена. У нас больных практически нет, но до поры до времени… Физически мы истощены, есть среди нас такие, что, как говорят, дышат на ладан. Первое же трудное испытание и в санземлянки.

Мы стараемся поддержать таких как только можем, но харч… время… Тут не мы диктуем.

Выход, конечно, один — уйти. Перебросить всех без исключения в дальние горы, в главный партизанский край — заповедные леса.

Но легко сказать — перебросить. Это шестидесятикилометровый маршрут по гребню Таврического хребта… Это сугробы и февральские ураганы.

Есть древняя поговорка: «У бегущего тысячи дорог, у догоняющего одна». Но в данном случае и она отвергается. У нас только одна дорога — в заповедник, а у нашего врага — десятки.

Давайте мысленно представим наш путь. Не так трудно это сделать, особенно тем, кто знает Южный берег Крыма и кто смотрел с берега на высокие горы, стеной стоящие над морем.