Крымские тетради

Быстро вырыли яму в глубоком снегу. Простившись, опустили тело и забросали снегом. В гнетущем молчании снова пошли вперед.

Двигаться становилось все труднее и труднее. Люди выбивались из сил.

Никогда в жизни не испытывал я такого урагана. Невозможно было удержаться на ногах. Ветер отрывал ослабевших партизан от земли. Что-то со звоном пронеслось в воздухе и сгинуло в пропасти, — партизанский медный казан.

Ураган стал убивать. Первыми жертвами оказались наиболее слабые. Ветер как бы подстерегал мгновение, когда партизан выпускал руку товарища. Самостоятельно один человек не мог удержаться на ногах.

Ураган усиливался.

Не хочу скрывать правды: я пережил минуты, когда силы покидали меня и хотелось только одного: зарыться в снег и спать. Спать, не думая о последствиях. Я не мог слышать воя этого сумасшедшего урагана.

Как мне хотелось тишины! Хотя бы минут пять покоя, чтобы в слабые легкие попал хоть глоток воздуха, чтобы было чем дышать. Наверное, была права мой врач Мерцалова: «Куда вам с такими легкими?»

Но я был командир, и мне нельзя было сдаваться, нельзя… Виктор Домнин, Артем Ткачев, Митрофан Зинченко, Алексей Черников, Кузьма Калашников, Михаил Томенко, Николай Братчиков, комиссар акмечетцев Кочевой, пограничники! Они не сдавались, не прятались в сугробы. Они шли и вели других!

Но были такие, что не выдерживали, падали на снег и больше уже не поднимались.

Мы поступили так: к самым сильным привязали слабых — ремнями, лямками вещевых мешков, тряпьем. И группы в пять-шесть человек ползли по яйле, вытаскивая друг друга…

Отряды растянулись на большое расстояние. Была опасность: кое-кто мог остаться без помощи.

Зинченко, Черников и я поотстали немного и начали поджидать партизан. Вот движутся черные точки, растут, приближаются.

Сильный бросок ветра, человек сгибается в три погибели, руками хватаясь за воздух, поворачивается к ветру спиной. Ветер с посвистом умчался, партизан почти на четвереньках ползет вперед.

И так человек за человеком.

Кто-то истошно кричит, слышится: а… аа… ааа… ааа!

Иду на крик. Вокруг тишина, а за ней устрашающий рывок, будто спрессовали воздух до стальной плотности, а потом швырнули все это мне в спину. Я теряю точку опоры, ураган подхватывает меня и с необыкновенной легкостью бросает в пропасть…

Пулей влетаю в исполинский сугроб, и мне сразу становится тепло-тепло, будто меня окутывают горячей шубой.

Я тут же засыпаю — сладко-сладко. Видится синее-пресинее небо и почему-то одинокий сип, склонивший к земле белую голову… Сип летает надо мной, кричит, я даже слышу шорох его могучих крыльев.

И только где-то в недосягаемо далеком-далеком живет тревожная мысль. Она в тумане, но все же я ее чувствую, как чувствует глубоко спящий человек неожиданные шаги постороннего, неизвестно откуда появившегося в комнате.

Человек внезапно просыпается и готов к защите.

Так случилось и со мной. Вдруг что-то меня подтолкнуло, и я начал раскидывать снег.

В гвалте и свисте урагана я услышал далекий голос:

— Эй, командир!

Я шел на голос, он будто удалялся, но я беспрерывно слышал:

— Эй, командир!

Стал искать Большую Медведицу. В разрывах быстро бегущих облаков увидел Полярную звезду. И пошел.

Уже начало светать. Ветер стихал. Вдали показались движущиеся навстречу мне темные фигуры.

Первым подбежал комиссар:

— Жив?

— Жив! А как люди, собрались?

— Многих нет, — сказал Домнин. — Думаю, еще подтянутся.

— Где расположились?

— Под скалой Кемаль-Эгерек.

— Неужели все-таки дошли до Кемаля? — обрадовался я.

Когда из-за облаков показалась гора Роман-Кош, наступила тишина. Как будто не было страшной ночи, не было урагана и метели.

Открылся горизонт. Под лучами восходящего солнца блестит снег. Вдали, на пройденном нами пути, виднеются отдельные фигурки. Их-то мы и поджидаем.

В девять часов утра начали спуск в леса заповедника и через два часа разожгли костры под горой Басман.

В двенадцать часов дня над яйлой появился вражеский самолет «рама». Очевидно, потеряв наш след, гитлеровцы искали нас с воздуха.

Этот небывало трудный переход — более пятидесяти километров — стоил нам жертв. Но цель была достигнута: мы перебрались в основной партизанский район.

Наш штаб расположился в бывших землянках Четвертого партизанского района. Знакомые, родные места!

Первым делом мы с Домниным пошли на Нижний Аппалах к заместителю командующего — начальнику Третьего района Северскому и комиссару Никанорову.

37

Третий партизанский район — наш непосредственный сосед, а руководство — командир Георгий Леонидович Северский и комиссар Василий Иванович Никаноров — прямые начальники.

Северский в роли заместителя командующего оперативно координирует действия не только подчиненных ему отрядов, но и всего нашего соединения.

Я почему-то представлял себе Северского пожилым, суровым на вид мужчиной и был крайне удивлен, когда увидел перед собой человека лет тридцати. Строен, сероглаз, в добротном спортивном костюме, свежелиц, будто только из бани вышел. Порывист, категоричен и абсолютно уверен в каждом слове своем.